Вдохновенно вру. Понемногу лед тает. Так и калякаем о том – о сем. От нечего делать, смотрю на двор, выстланный досками, на домик летней кухни и стайку для скотины. Везде порядок и добротность. Только вот под навесом, где, судя по всему, безраздельно хозяйничает Чапай, другие порядки. На его вотчине установлен верстак, который завален самыми разнообразными предметами от погнутого обруча со старого бочонка до большой резиновой клизмы, перемазанной мазутом. Я с любопытством разглядываю дедовы сокровища, и вдруг совершенно неожиданно мои глаза упираются в огромную медную трубу, которая тускло поблескивает в закатных лучах своими кручеными коленцами и клапанами. Меньше всего ожидал я увидеть здесь музыкальный инструмент, начищенный до блеска… Чапай, проследив за моим взглядом, гордо усмехается:
– Что, нравится мой оркестр?
Я с удивлением киваю головой, но ситуация требует пояснения:
– А вы… Музыкант? Ну, то есть, зачем вам труба?
Чапай досадливо хлопает себя по коленке и вдруг, словно прорывает в нем словесный клапан, разражается тирадой:
– Э-эх! Вас в городе в инкубаторе, что ль, выводят? Зачем… Этот – в клубе директор новый – тоже с городу приехал. Культуру, говорят, научным путем постигал. В училище… Но я тебе брехать не буду – с призвездью мужик. Не понимает тонкостев. Тоже спрашивал: «Зачем?»
Чапай снова обиженно кивает головой, затягивается и продолжает задумчиво:
– Уж и не знаю, отчего во мне такое большое искусствы понимание развилось… Не иначе, тятька с мамкой свадьбу под граммофон гуляли. Вот я у них такой культурный и вылупился! У меня даже работа по культурной линии – клуб сторожу!
Чапай искоса стреляет глазами: оценил ли? Видимо, на мое лицо вовремя выползла достаточно уважительная гримаса, потому что он продолжает уже гораздо веселее:
– Вот я и говорю: этот новый, значится, приехал, первым делом галстук на грудях поправил, а вторым – пошел инвентарь оценивать. Ну и нашел в кладовке оркестр. Под него, поди, еще революцию делали, да так и положили потом до других торжественных событиев. Этот из города языком цокнул и говорит: «Новые порядки заведем! Старье в металлолом сдадим, а на выручку электрическую гитару купим».
Дед задумывается и продолжает грустнее:
– Не знаю, может оно так и надо, по науке-то. Может, если парни девок за клубом шшупать начнут под это электричество, у них детишки пойдут с культурным понятием. Да только нельзя такую чрезвычайную вещь в металлолом…
Он смотрит на меня не то с вызовом, не то с просьбой. Я оглядываюсь на трубу, и киваю:
– Никак нельзя!
– Вот и я ему говорю: нельзя! Глянь, – говорю, – что сгубить хочешь! Да тут же в каждой дуделке красоты больше, чем в самоваре! А он мне уважительно так отвечает: вижу, мол, красоты знатока. Да только что толку, если по всей Слободе только двое нас, культурных – ты, да я – и подудеть больше некому? Ну, я ему в ответ и докладываю: как хочешь, верти, а трубу мне хоть одну на хранение отдай! Я, говорю, клуб тебе, если нужно,