Он послал сообщения нескольким знакомым и через десять минут уже знал номер Исака. Впервые звонил боссу напрямую.
Сигналы странные, как будто он звонит в другую страну.
– Король на проводе.
– Исак… – сказал Никола по-ассирийски, – я в Каролинке у друга… ты знаешь.
– Как он?
– Не знаю. Жив. Он жив. Его прооперировали.
– Да, я знаю… слава богу. Его ждет подарок, когда вернется домой.
Никола уже слышал про этот подарок. Семидесятивосьмидюймовый телевизор «Самсунг» с вогнутым экраном. Суперзвезда нынешнего рынка. Но зачем он Шамону, пока он здесь?
– Исак… меня беспокоит одна штука.
– Какая штука, сынок? Какая штука тебя беспокоит?.. Погоди-ка, я сейчас…
Никола подошел к окну. Как сформулировать, чтобы случайно не ущемить самолюбие? Отсюда виден главный вход Каролинского госпиталя, наверное, самого большого в Швеции. Множество людей: пенсионеры, мигранты, просто какие-то несчастные, истасканные люди. Поперечный срез страны… нет, вряд ли. Люди, толпящиеся у входа, не представляют Швецию на все сто. Это те, кого дед называет радничка класа. Рабочий класс. А где все остальные? Где жители центральных районов, бизнес, обеспеченные снобы? Может, у них теперь отдельные больницы… или, скорее всего, не болеют так часто.
– Я слушаю.
В туалет, что ли, сбегал?
– Исак… здесь никого нет, кто присмотрел бы за Шамоном. Сюда пройти, как два пальца облизать.
– Вот как? Это плохо… пришлю кого-нибудь.
Нет, не в туалет. Скорее всего, сходил за жратвой. Чавкает оглушительно.
– Я не могу сидеть здесь целый день, – постарался объяснить Никола. – Хорошо бы кто-то подъехал прямо сейчас.
– Оня. Окао мошь?
Понял. Пока-то можешь? – Никола с трудом сообразил, что хотел сказать Исак – тот говорил с набитым ртом
– Самое большее, пару часов. Мне на работу. Обещал шефу… а во-вторых, надо еще набрать часы, чтобы получить лицензию электрика.
– Пошлю прямо сейчас. Успеешь.
Никола отвернулся от окна и посмотрел на Шамона. Кровный брат. Преданный, бесстрашный воин Исака. Никогда не подведет. Никогда не струсит. Не то что он, Никола.
– Хабиби, – еле слышный, скрипучий голос.
Глаза открыты. Никола чуть не подбежал к койке и сел рядом.
– Говорить можешь?
Шамон попытался что-то сказать. Гримаса боли. Лица почти не видно, а гримасу видно. Николе показалось, что Шамон его не узнал.
Неважно… живой.
Шамон потянулся за блокнотом на тумбочке и медленно написал крупными неуверенными буквами:
Очень больно говорить. Буду писать.
– Понял.
Снюты пытались меня допросить. Я сделал вид, что не в себе.
– О’кей.
Юсуф приходил.
– Сейчас его нет.
Не знаю, куда подевался. Кто это был?
– Понятия не имею. А снюты что говорят?
Ноль. Спросили только,