– Папа! – вскрикнула Анфиса.
– Молчать! – встал Василий Васильевич. – Я тебе не папа. Я украинский офицер, которому сын жидовского попа нанес несмываемое оскорбление. В моем доме не может жить жидовка. Поэтому пока его семя еще не окропило твою плоть, ты должна сделать выбор: или я, или он.
Анфиса наклонила голову и крупные слезы вперегонку помчались по ее веснушчатым щекам.
– Кричать и я умею громко, – вдруг зло заговорила Вера. – Какой ты украинский офицер! Ты обыкновенный деревенский жлоб. Только слышишь: жиды обсели, жиды нами руководят, жиды выпили всю воду. Чего ж ты такой обидчивый офицер не скажешь своему шефу: жидовская морда, геть отсюда, дай я порулю? А только дома, как попугай, одно и тоже.
– Червоненко – не еврей, – взревел Василий Васильевич.
– Это ты по фамилии определил? Посмотри на его морду, на его жену. Что ж ты, украинский офицер, терпишь, что тобой руководит жид?
– Мама! – прервала ее Анфиса. – Я так люблю вас обоих. Но я люблю и Мишу. Но если вы оба настаиваете, я перестану с ним встречаться. Я не хочу, чтобы вы оскорбляли друг друга, чтобы ненавидели друг друга из-за меня.
– А что, жиды не люди? – разошлась Вера. – Или не граждане нашей страны? Или тебе жиды в борщ насрали? А не жид ли был тот гинеколог, что спас меня от рака? Не помню уже его фамилии, Гальперин, кажется. У меня, Вася, одна дочь. Я предупреждаю тебя, что если уйдет она, уйду и я.
– Яблоко от яблони недалеко падает, – буркнул Василий Васильевич.
– Что ты этим хочешь сказать? – подошла Вера к мужу почти вплотную.
– А то что перед женитьбой надо было всю подноготную твою до седьмого колена узнать. Может, кто-то из твоих родственничков подгулял с пархатым и у Анфисы это наследственное. Ты за жидов готова мужа на части порвать.
– Да, я жидовка. Для таких жлобов, как ты. Что, промахнулся в жизни? Это Вася, тебя Бог наказал. Будет у тебя теперь зять еврей, а сват местный раввин. И будешь Вася по субботам в синагогу ходить, а по воскресеньям в церковь. Так бы делали отцы, которые хотят своей дочери счастья. А тебе, дочка, я скажу следующее: быстро ты отказалась от своего любимого, поэтому хорошо подумай, нужно ли тебе огород городить, веру менять, себя ломать, если не шибко любишь.
– Мне просто жалко папу! – кричала вне себя Анфиса. – Я знала, что нанесу ему всем этим рану, но я не могу и без Миши. Если бы вы знали, какой он чудный, какой он милый, и какой он умный.
– Ты это брось, – неожиданно растрогался Василий Васильевич, сел и впервые в жизни расплакался.
Вера подошла к нему, обняла его голову и тоже начала плакать. К ним присоединилась плачущая Анфиса. Когда все успокоились, Василий Васильевич сказал:
– Встречаться с ним разрешаю, а веру менять нет. Можешь даже жить с ним,