– Угостить вас нечем, – сокрушенно развел руками боярин. – Привезенный мед мы уже выпили, а вино в лавках Таны вдруг иссякло за одну ночь.
– Да быть того не может, – ахнул Белорев, имевший слабость к дарам виноградной лозы.
– Видимо, Герману Амалу зачем-то понадобилось, чтобы его готы протрезвели после брачного пира, – высказал разумное предположение Руфин и надел на указательный палец заветный перстень.
– Посвященный, – оценил его жест Гвидон.
– Патрикий Германареху не друг, так что можешь говорить с ним без опаски, – охотно отрекомендовал своего спутника Белорев.
– Тебе, конечно, известно, какая ночь нам предстоит?
Свой вопрос юный Гвидон обращал к патрикию Руфину, но ответил на него княжич Белорев:
– Ярилина.
– Ночь, когда пробуждается природа, ночь, когда новое, свежее, молодое идет на смену старому и отжившему, – сверкнул глазами Гвидон. – Никто до сего времени не противился зову земли, истомившейся по ласке. Но именно сегодня утром Герман Амал осмелился сказать кудеснице Власте «нет». Не мне вам объяснять, чем его упрямство обернется для Готии, для Русколаний, для всех окрестных и подвластных ему земель.
Руфин не понял из слов боярина Гвидона ровным счетом ничего, но постеснялся переспросить. Зато Белорев догадался, похоже, обо всем, и на его обычно румяном лице вдруг проступила смертельная бледность.
– Он не позволил Синиладе участвовать в таинстве Ярилы? – хриплым голосом спросил Белорев. – Но что по этому поводу думают готы?
– То же самое, что и мы, – повел плечом Гвидон. – Я говорил с Оттоном Балтом и с Придияром Гастом, они готовы помочь нам исправить оплошку своего вождя. Синилада должна участвовать в обряде, будет на то согласие Германареха или нет. Такова воля кудесницы Власты.
– А если она мужняя жена? – спросил Белорев.
– А если нет? – в тон ему отозвался Гвидон, после чего оба замолчали.
Руфин старательно напрягал мозги, силясь хоть что-то понять в разговоре варваров. А молодые люди, видимо, были настолько уверены в его мистических познаниях, что не находили нужным опускаться до объяснений. Им все было понятно, в отличие от римского патрикия, который хоть и слышал о Яриле, но имел весьма смутное представление о том, какое место он занимает среди венедских богов. Еще менее ему было понятно, почему готы Оттон и Придияр так рвутся помогать