Я медлю в дверях.
– И вам, Мики, доброй ночи, – произносит сержант Эйхерн. С упором на «вам».
Говорить или нет? Решаюсь.
– Извините, уже известно что-нибудь о сегодняшней жертве?
Сержант Эйхерн тяжко вздыхает. Смотрит на меня поверх экрана. Трясет головой.
– Пока нет. Никаких новостей.
Эйхерн – невысокий, щуплый, седой и голубоглазый. Не то чтобы некрасив – просто комплексует из-за роста. В нем пять футов восемь дюймов[5], во мне – двумя, если не тремя дюймами больше. При разговоре со мной Эйхерн обычно становится на цыпочки. Сейчас он избавлен от этого.
– Совсем никаких? – переспрашиваю я. – Разве эту женщину не опознали?
Эйхерн снова качает головой. Что-то я ему не верю. Странный он – никогда всех карт не раскроет, даже если нет причин для секретности. Видимо, таким способом дает понять, кто здесь главный. Меня Эйхерн недолюбливает. Наверное, из-за промаха, который я допустила вскоре после перевода из другого района. Сержант тогда, на планерке, выдал неправильные сведения о преступнике, который был в розыске, а я подняла руку и прямо указала на ошибку. Лишь потом поняла, что это было неправильно. Следовало промолчать, дождаться конца планерки и сказать Эйхерну все наедине. Я поставила его в неловкое положение при подчиненных, это факт; но большинство сержантов спустили бы эпизод на тормозах или обратили в шутку. Эйхерн же так на меня глянул, что жуть взяла. Мы с Труменом решили, у сержанта с тех пор на меня зуб; при всяком удобном случае мы развивали эту тему. Однако за легкомысленными репликами мы оба, как я теперь понимаю, скрывали серьезную озабоченность.
– На панели я эту женщину не видела, – говорю я. – Это к вопросу о роде ее занятий.
– Ее род занятий меня не волнует, – цедит Эйхерн.
С языка вот-вот сорвется фраза «А должен бы волновать!». Факт важный. Означает, что погибшая либо недавно перебралась в наш район, либо оказалась здесь случайно. Мы, патрульные, лучше всех знаем свои участки. Мы постоянно на улице, заглядываем в каждый дом, в каждое новое заведение, общаемся с людьми. Сотрудники Восточного отдела, по крайней мере, задали мне этот вопрос – заодно с рядом других. Именно поэтому я покидала место преступления чуть успокоенная.
Воздерживаюсь от комментариев. Постукиваю пальцами по дверному косяку. Разворачиваюсь. Пора уходить. Эйхерн останавливает меня вопросом. Причем глядит по-прежнему в компьютер.
– Как там Трумен, Мики?
Тушуюсь. Не ожидала такого. Вымучиваю:
– Хорошо, должно быть.
– Вы с ним не контачите, что ли?
Пожимаю плечами. Порой не поймешь, с какой целью Эйхерн затрагивает ту или иную тему. Но цель есть всегда.
– Странно, – продолжает сержант. – Я думал, у вас отношения.
Он поднимает глаза. Визуальный контакт на целое мгновение продолжительнее, чем это считается приличным.
По пути домой набираю бабушкин номер.
Мы редко созваниваемся. Еще реже встречаемся. Когда родился Томас, я решила: его детство