– Дело это правое, но я не понимаю, как и чем я могу помочь тебе? Разве что советом…
– Совет, дело хорошее, но я вот о чём хотел просить тебя, а именно просить, умолять даже, если изволишь. Хотел просить, чтобы ты там, в городе, когда будешь, может чего и разузнаешь, с самой Татьяной, может с сестрицей нашей, Натальей? Я слышал, что они очень сблизились. Я бы может и не просил тебя, да они меня на пушечный выстрел не подпустят…
– Они? Сестра тоже? – перебил я.
– Это не важно, хотя и замешана Наташа тоже, но это в другой раз обсудим, пока о Татьяне. Ну что, сможешь выручить племянников, а?
– Не дави на детей, Виталь Михалыч, – заулыбался я, видя, что он подмигнул мне, упомянув детей в разговоре и давя на жалость.
– Полноте, брат! Ну, хоть бы и для меня, я с ума схожу, не зная, что они и как они там! – он принял вид раболепно-весёлый, говоря это.
– Конечно же, я не смогу отказать тебе, – ответил я, улыбаясь, – как что, я сразу в город, и по возможности узнаю про них как можно больше, да и сам, к тому же, я их давно не видал.
– Ну, спасибо, Павлов ты мой, утешил меня. Ну да опустим это на время, давай-ка по рюмочки, вот так, ох и хороша чертовка, сильна! А с сестрой мы не общаемся уж как полгода, но об этом потом, а пока давай-ка…. Стой…. Смотри! Клюёт, Князь, клюёт! Эвоно какой большой! Бери сачок, братец, тяни его, эх, уйдёт! Бери, бери! …
Так просидели мы чуть ли не до утра, как и раньше, говоря о звёздах, людях, и допив уж второй штоф коньяку. Заночевать решились тут же, подбросив в очаг дров, и укрывшись енотовыми шубами.
Приезд мой был отмечен как нельзя лучше.
Глава 5
Смех. Детский смех. Его не спутаешь ни с каким другим смехом.
Но откуда он? Откуда слышу я этот до боли знакомый смех? Эхом проносится весёлый смех, откуда-то сверху. А может снизу? Нет, нет, он с боку, он прямо передо мной. Кажется, можно вытянуть руку, и потрогать его, ощутить, осязать …. Но каждый раз он как будто бы отдаляется, стоит только попробовать до него дотянуться.
– Дядя Павлов, дядя Павлов, вы такой смешной, – слышу я сдвоенный голосок, весёлый, с насмешкой, но добрый и чистый смешок.
– Дядя, дядя, почему они это делают? Зачем?
– Я не знаю, деточки, но где вы?
– Мы тут, идите сюда, дядя… дядя …дя…. – смех отдаляется.
Опять тьма. Мрачная и непроглядная тьма, она как будто вязкая, её можно ощущать, и лишь в дали видны чьи-то силуэты.
– Это вы, деточки? – говорю я в пустоту.
Мы, мы, дядечка….– эхом отзываются голоса, – Зачем они это делают, дядя? Зачем? …
– Кто они, деточки?
– Они все, дядя, они все…. – дрожью ощущаю на себе голоса.
– Они как малые дети, дядя….
Вижу силуэт, и иду к нему, пытаюсь схватить, но не выходит, он как будто исчезает и появляется вновь.
– Ты сам….– басом отдаётся отдаленный голос со всех сторон, – ты сам виноват в этом….
– Кто вы? Покажитесь? – в испуге кричу я.
Тишина. Гробовая, могильная