Под солнцем Тосканы. Фрэнсис Мэйес

стены? Его отец – специалист в этом вопросе. Ему на лоб падают пряди черных волос, зачесанных назад. От природы они вьются и норовят вернуться в свое исходное состояние. Он был бы вылитый Вакх с картины Караваджо – если бы не глаза цвета зеленого мха и не легкая сутулость, вероятно, от постоянного наклона вперед во время езды на автомобиле. Он считает мои соображения дельными; по его словам, мне надо было стать архитектором, у меня великолепный вкус. Сидя на стене террасы, мы выпиваем по стакану вина. Эд уходит в дом варить себе кофе. На обратной стороне конверта Нандо рисует схемы трубопроводов. Мой итальянский очарователен, хвалит он. Он понимает каждое произнесенное мной слово. Он говорит, что завтра завезет нам свои расчеты. Я уверена, что за зиму Нандо с отцом и несколькими рабочими преобразят Брамасоль.

      «Отдыхайте, положитесь на меня», – говорит он, разворачиваясь на подъездной дороге. Я машу ему рукой на прощание и замечаю, что Эд остался на террасе. Он ничего не сказал о Нандо, кроме того, что пахнет от него как от парфюмерной лавки, что курить сигареты «Голуаз» – манерность и что он не считает целесообразным проводить центральное отопление именно таким способом.

      Ян привозит Бенито Кантони, желтоглазого, крепко сбитого коротышку, который удивительно похож на Муссолини. Ему около шестидесяти, так что они, должно быть, ровесники. Я вспоминаю, что Муссолини в свое время назвали в честь мексиканца Бенито Хуареса, который сражался против французских угнетателей. Подумать только, такое революционное имя носил диктатор, а теперь оно досталось этому спокойному человеку с широким непроницаемым лицом и лысой головой, сияющей, как полированный орех. Говорит он немного – и при этом на местном диалекте долины ди Кьяна. Он не понимает ни слова из того, что говорим мы, а мы тем более не понимаем его. Даже Яну трудно. Бенито работал на реставрации часовни в Ле-Челле, ближайшем монастыре, это солидная рекомендация. На нас большое впечатление производит дом, который Бенито реставрирует возле Кастильоне-дель-Лаго; Ян везет нас и показывает этот фермерский дом с башней, предположительно построенный тамплиерами – рыцарями ордена храмовников. Его работа выглядит аккуратной. Двое его подручных, каменщики, в противоположность ему широко улыбаются.

      Вернувшись в Брамасоль, Бенито проходит по дому и участку, ничего не записывая. Он излучает твердую уверенность. Когда мы спрашиваем Бенито о смете, он игнорирует вопрос. Невозможно предугадать заранее, с какими проблемами он столкнется. Сколько мы намерены потратить? (Ничего себе вопрос!) Он не знает, как поведут себя плитки пола, не знает, что может открыться, когда он снимет кирпич с верхней террасы. Одна из балок на третьем этаже, замечает он, потребует замены.

      Смета – понятие, чуждое местным строителям. Они привыкли работать днем, в присутствии кого-либо из хозяев, который всегда в курсе, сколько времени они тут провели. У них не составляют проекты, хотя они иногда могут сказать: «За три дня» или «За пятнадцать дней». Мы