– Конечно, – тут же согласился Николай, с удовлетворением поймав взгляд мамы. Мама понемногу успокаивалась: академический спор был настолько нормальным по атмосфере, что она наверняка уже чуть-чуть забыла, с чего он начался.
– И нас, и китайцев, и тех европейцев, до которых успели добраться Субудай с Батыем. А что касается ига – ну так через 850 лет после его окончания можно с совершенно чистым взором рассказывать школьникам, что никакого ига не было, а на самом деле была сплошная демократизация и борьба за права человека.
– И за что это ты так демократию не любишь – вот этого я не могу понять.
Теперь мама вздохнула снова, и надежда на то, что отделаться удастся легко, тут же исчезла.
– Демократию я люблю. Теоретически. Жаль, что никогда ее не видел. А было бы здорово – ходишь такой загорелый, круглый год в белом хитоне, рядом Аристотель о чем-то философствует, Пифагор молодого Архимеда клепсидрой по голове стучит, чтобы лучше учился. А вокруг сплошняком спартанцы, сувлаки, амфоры, оливки, гоплиты и крайне легко одетые гетеры. Красота!
– Ну почему ты такая язва? Ну ты же был в Америке? За что ты ее ненавидишь-то так?
– Да вы что? Слово-то какое… Неверное…
Николай пожевал губами, подбирая такое слово, которое подошло бы точнее.
– Не ненавижу, конечно, а… Ну, боюсь, наверное, что ли… Как раз потому, что видел. А от этого страха и все остальное. Что же касается демократии этой расчудесной – так ее нигде нет…
– Ну да как же это нет?
– Да так, – против своей воли он все-таки пожал плечами. – Слово «демократия» в наши дни – это бренд. Трэйдмарк. Торговая марка. Существует сверхдержава, мощь которой позволяет ей эту торговую марку присваивать кому-то или, наоборот, отбирать. Если какая-то другая страна немедленно и абсолютно точно делает все, что ей приказывают правообладатели бренда – это страна демократическая. Если не хватает любого из этих двух параметров: то есть она все выполняет быстро, но неохотно, или наоборот – то это страна, в которой демократия находится под угрозой. А если она по каким-то причинам не хочет делать того, чего требует от нее прогрессивное мировое сообщество в лице своих наиболее демократичных представителей, – так, значит, это кровавый тоталитарный режим, преступления которого против человечности скоро переполнят чашу терпения многострадальной оппозиции. Или сразу НАТО. Примеры нужны?
– Знаешь, на что это было похоже, когда ты говорил?
– Конечно, знаю.
Он кивнул, не сомневаясь, что угадал точно.
– На нашу собственную пропаганду тех времен, когда молоко стоило 30 копеек и 15 тебе отдавали, когда возвращаешь бутылку. А на брандмауэре дома на углу от Сытного рынка висел здоровенный такой портрет Брежнева, к которому регулярно пририсовывали новую звездочку. Я помню, не беспокойтесь. Я это специально.
– Коля, – отец встал со своего