Злоба никуда не делась после того шторма, она только усиливалась с каждым днем. И медленно и верно превращалась в ненависть вперемешку со страхом. Панический страх теперь появлялся каждый раз, когда Кок видел какое-то подобие тех глаз, которые он заметил перед тем штормом. Ясно в его голове приходило понимание того, какое количество ужасных бурь и гроз они прошли по прихоти этого человека в фуражке на капитанском мостике. Он помнил все эти бури – они стояли особняком среди остальных. В них они теряли команду.
Они улетали за борт, как в пасть змеи – воды их моментально закручивали и уносили в пучину, они иногда даже не успевали докричаться: «Человек за бортом!» Эти бури запомнились, и каждая по-своему отпечаталась в его памяти, которая, между прочим, вообще была похожа на поганый коктейль из разного пойла в баре Рио де Жанейро. Каждую ту бурю Кок помнил. Кок понимал, что рано или поздно они найдут ее еще раз. Вместе со злостью его разум заполнял и алкоголь. Кубинский ром стал привычным дополнением к его обеду и ужину. Они подружились и стали лучшими друзьями. Слухи на корабле распространялись быстро, до капитана они, конечно же, дошли, но в отличие от своей команды человек на мостике догадывался об истинной причине нового облика их Кока – злого на мир, как казалось морякам, ворчливого старика. Кок не был молод, но и был далеко не старик. Его просто душило отчаяние. Отчаяние человека, которого ведут на погибель, отчаяние человека, который узнал, что все самые страшные воспоминания, самые страшные штормы в его жизни были не случайны, были по воле человека. И тот человек не чувствует раскаяния, не чувствует угрызений совести. Он запер всех на этой скорлупе из дерева, и будет испытывать ее на прочность, пока все мы не пойдем ко дну, и ни у кого не будет шанса – эта ледяная бестия поглотит нас, и толку, что он покинет корабль последним, если от корабля ничего не останется к тому времени. Кубинский ром так хорош, его пары только усиливали и оттачивали еще больше и так острые мысли корабельного