Волчий лог. Валерий Голев

в сенцах, грохнул затвор, дверь в сенцы, отварилась.

      «Ну…, кто там». – Ларионыч, держал керосиновую лампу левой рукой выше головы. В правой, аж до белизны в пальцах, сжимал топор.

      «Здорово живёте. Извиняй, что поздно, мы к тебе, погутарить». – Поздоровался «Кривой». Ларионыч, опустил лампу, оглядел улицу, там ни души, только ветер тихо шумел в голых ветвях оскаря и у кого – то на дворе с голодухи жалобно выла собака.

      «Ну, проходите, раз пришли». – Заметив обрез, у одного из ночных гостей, он с силой вонзил топор в косяк входной двери. Прошли в избу, сняв шапки и перекрестившись на Образа, гости сели на лавку за стол. Ларионыч принёс из горницы бутылку самогонки, заткнутую газетной пробкой, три стакана, из резного буфета достал хлеб, шмат сала, соль. Из загнетки печи, достал ухватом и поставил на стол, горячий чугунок с картошкой. Молча, разлили, выпили не чокаясь.

      «Вы, я слыхал на войну не пошли, в дезертиры определились». – Начал непростой разговор Ларионыч, догадавшись, зачем те пришли. «Это…, считай, как нож в спину Советской власти воткнули. Вы, таперече хоронитесь ребятки, она вам, власть – то, этого не простит…». Ларионыч взял из чугуна горячую картофелину и стал не спеша чистить. «Дюже хоронитесь…, а ко мне, дорогу забудьте, я, хоть своё и отсидел, но всё ровно мне не простили. Я, так в неблагонадёжных и числюсь, СВЭ – социально вредный элемент, так в справке и написано, во ка…. Милиционер из города ко мне нет-нет, да и заезжает, чего, да как». Он высыпал немного соли из солонки на стол, разломил картофелину пополам и обмокнув в соль одну половинку, отправил её целиком себе в рот.

      «Может он к дочке твоей подъезжает. Люди гутарют, нравится она ему дюже». – Попытался пошутить «Кривой».