Месть негодяя. Михаил Мамаев

другое что-нибудь найдется неприятное. Надо пережить, перетерпеть, переждать, приспособиться. Кому-то сейчас в сто раз труднее. А может, так мне актерский мой бог помогает – вгоняет в нужное психологическое состояние, добавляет краски в эмоциональную палитру, чтобы лучше играл. Или дело и вовсе не во мне, а в том, что пришел к самому главному над всеми богами Богу Лукавый и стал искушать – вот, мол, ты хвалишь этого Алексея, утверждаешь, что он такой добрый, порядочный, интеллигентный, не пьянствует, не развратничает и не ругается матом! А попробуй-ка, окружи его квартиру громыхающими злыми ремонтами – посмотрим, что тогда с ним станет, останется ли он прежним Алексеем, которого ты так любишь и в которого веришь, Бог…» Подумал я так, порассуждал, прикинул хвост к носу и решил никуда не переезжать. Первые дни в этой квартире я буквально сходил с ума. Но терпел. И терпеть мне все больше нравилось. Бывало, в короткие часы затишья даже ждал, когда за стенкой возобновят истязать меня грохотом, настолько во мне теперь было много силы! В итоге, месяца через четыре в одно благословенное утро они устали проверять меня на прочность – все проверяющие нас на прочность, рано или поздно, устают и сами ломаются от бессилия нас сломить, важно только, чтобы нам хватило терпения! Ремонты прекратились и наступила благодать. И, кстати, потом говорили, получилась у меня зачетная актерская работа в этом сериале.

      Час ночи. Вставать в семь, а заснуть не получается – духота и проспект грохочет! В надежде спастись от шума, закрываю окно и снова тщетно пытаюсь спать. Для меня одна из картинок Ада – это духота и грохот навсегда, без права обжаловать или сбежать! Если не иметь возможности сбежать, ну, пусть, самой невероятной, самой призрачной, но все-таки перспективы рвануть в сторону, за турникеты или флажки, то я не знаю, как тогда вообще жить дальше… Успокаивает лишь, что если хочешь поймать акулу, надо пустить в воду кровь. Бессонница – это, конечно еще не кровь, но и такая малая жертва сойдет для начала охоты за большой хищной рыбой под названием «Моя Роль»… Какой же я все-таки язычник!..

      Вокруг – желтая темнота. Желтый свет фонарей пронизывает желтые горизонтальные жалюзи. Зажмуриваюсь, представляю море, берег, раскаленный желтый песок, в желтой дали – желтые плавники виндсерфингов… Слышу женские голоса, журчание смеха, цокот каблучков. Неужели, это уже сон? Как бы не так – все еще быль! Знает мои слабости и делает все, чтобы не ускользнул в небыль – сон, это же небыль, разве нет?! Конечно, встаю, конечно, подхожу к окну, конечно, подглядываю сквозь жалюзи. Три красотки выскользнули из подъезда. Одна – высокая блондинка. Что-то громко рассказывает, хохочет, размахивает руками и виляет бедрами, как будто заигрывает с демонами темноты. Зажигает, короче! В движениях что-то от танца. Может, в ушах у нее крохотные наушники и в них румба? Две другие, как матовые зеркала, приглушенно отражают ее колеблющийся, как у свечи, огонь. «Почему блондинки так часто правят моим балом? – спрашиваю неизвестно, кого и неизвестно, зачем в темноте. –