– Разве в тебе нет ничего ценного?
– Я воин, бродяга, не семейный тип…
Самма несколько раз ухнула, выражая презрительную насмешку.
– Ты ничего не смыслишь в сияниях, признайся?
Он метнул в нее испепеляющий взгляд.
– Говоришь, ты ничего не стоишь, но вовсе не из-за блужданий. Спрашивается, почему?
– Мне хочется знать больше. Если бы меня взяли в поход, я бы сразился с Высоканами и сбежал из Ярусов.
– Ого! Ты хоть разок видел Высоканов?
– Нет, – буркнул он. – Но я знаю, что они существуют.
– Решил, что ты особенный, потому что хочешь убежать?
– Меня не волнует, особенный я или нет.
– Ты считаешь, та девушка совсем тупая? – поинтересовалась самма. С начала беседы она даже не шевельнулась, хотя от сидения на корточках у Джебрасси начинали ныть колени.
– На тупую вроде не похожа…
– Почему ты вновь хочешь с ней встретиться? – спросила самма, почесывая руку грязным ногтем.
– Было бы интересно найти кого-нибудь – кого угодно – кто думает, как я.
– Ты воин, – заметила она. – И гордишься этим.
Он отвел глаза и поджал губы.
– Война – это игра. Ничего реального у нас нет.
– Мы появляемся на свет в руках умбр, нас воспитывают опекуны и наставники. Мы работаем, мы любим, мы исчезаем, когда за нами приходит Бледный Попечитель. Появляется новая молодежь. Разве это недостаточно реально?
– Снаружи есть что-то большее. Нутром чую.
Она мягко качнулась взад-вперед.
– Что тебе снится? Когда не блуждаешь.
– То вторжение, когда пропали мер и пер. Я все видел, хотя едва успел выйти из креши. Когда все кончилось, смотрители заставили меня спать, и мне стало лучше, но сон все равно не оставляет… Мне казалось, пришли за мной, а забрали почему-то их… бессмыслица…
– Отчего же?
– Вторжения приходят и уходят. Смотрители устраивают тени, заливают все туманом, подчищают следы – и на этом все. А учителя просто молчат. Никто не знает, откуда появляются вторжения или что они тут делают – непонятно даже, почему их называют «вторжениями». То есть они приходят снаружи? Из Хаоса – а что это такое? Хочу знать больше.
– С чего ты взял, что есть больше?
Джебрасси встал.
Самма качнулась еще раз:
– Я не занимаюсь утешениями. Мое ремесло – это укусы буквожуков… ноги, отдавленные грузопедами… порой я излечиваю плохие сны – но здесь я помочь не в состоянии.
– Мне не нужны утешения. Мне нужны ответы.
– Известны ли тебе правильные вопросы?
Джебрасси выкрикнул – слишком, пожалуй, громко:
– Никто не учил меня, что именно спрашивать!
Рыночный шум за одеялами потихоньку стихал. Юноша различил жалобное хныканье – изголодавшийся луговой грузопед, привязанный к прилавку, просил вечернего ужина из джулевых побегов с сиропом.
Самма выпятила трубочкой толстые губы и, отвалившись, плюхнулась на седалище. Покряхтывая, она расправила ноги и руки, затем глубоко и облегченно