Мякишев глянул на часы – почти восемь. Ехать было нужно через весь город. Он планировал успеть к девяти. Точное время ему не назначили, но Твидов попросил его прибыть пораньше. «Если они работают по субботам, в девять там уже должно быть открыто», – думал Михаил Фёдорович.
Он заглянул в спальню – его жена не реагировала: немного поджав ноги к животу, застыв, она лежала лицом к стене. Из занавешенного окна в комнатный мрак пыталось пробраться хмурое утро.
Выходя, Мякишев поцеловал дочь. Девочка открыла глаза.
– Папа, мы пойдём сегодня на мультик? – спросила Зина.
– Обязательно, – ответил Мякишев, чувствуя, как его душат слёзы.
Он быстро обнял малышку.
– А где мама? – спросила она.
– Зиночка, доченька моя, – принялся причитать Михаил Фёдорович.
– Мама на кухне? – девочка села на кровать.
– Спит мама. Разбуди её, – Мякишев ещё раз быстро обнял дочь и, не обращая внимания на её вопросы, поскорее выскочил из квартиры.
Заперев дверь, он бросился вниз по лестнице.
6. Тишина
Когда Мякишев добрался до указанного адреса, металлические тучи, угрожающе нависавшие с самого утра, расползлись: из-за их разбросанных вразнобой лохмотьев выглянуло солнце.
После вчерашнего дождя на улице было свежо и прохладно. Субботний город спал. Лишь изредка ехали куда-то, притормаживая, чтобы пропустить стайки пешеходов, одинокие автомобили. Из парка на кольцевую остановку по мокрому, зияющему дырами луж проспекту, чтобы подобрать с непривычки хмурящихся в утренних лучах пассажиров, размеренно полз пустой автобус. Жизнь вокруг оживала.
Остановившись перед безликим бетонным зданием, где вместо секретной лаборатории вполне мог располагаться склад спортивной одежды или любой другой объект, Мякишев услышал, как на другом конце улицы где-то во дворах затявкала невидимая ему собачка: должно быть, совсем маленькая и чрезвычайно при этом энергичная. Заворковали на грубом, грязном козырьке над входной дверью голуби – одна из птиц свесила голову, внимательно разглядывая раннего гостя. До Михаила Фёдоровича донеслись обрывки чьих-то голосов, приглушённая вспышка женского смеха. Возможно, это был ребёнок?
Мякишев оглянулся: улица была всё так же пуста.
Автобус, забрав людей, отъехал. Проспект снова был безлюден.
Никого не осталось. Всё смолкло. Затих собачий лай, исчезли голоса. Михаил Фёдорович задрал голову – голуби тоже сгинули.
Он потянул дверь на себя – она нехотя поддалась. Мякишев оказался перед двумя другими дверьми: одна вела вверх, другая – вниз. Первая была закрыта, вторая – распахнута: мягкий свет выхватывал кусок круто убегающей вниз лестницы.
Сутулясь, боясь удариться головой, Михаил Фёдорович спустился. Внизу был голый коридор, заканчивающийся ещё одной дверью, на этот раз массивной и железной. «Как в морге», – подумал он.
С потолка от плоских круглых ламп лился глухой