гуне и сумрачной роще, тонувшей в её глубине, с бесконечным звёздным небом и негой растворённой в прохладе ночи. Девушку звали Кахайя, что на языке местного населения означало: «свет». Всё, что досталось ей от Евы – звук имени, голос и взгляд, гипнотическое выражение лица в тени волос – составляло загадку обаяния девушки. Она манила и завораживала своим животным магнетизмом и порой мне казалось, что весь набор крючков, данных ей природой, с успехом применялся лишь для того, чтобы отдать должное древнему инстинкту продолжения рода и раствориться в темноте тропической ночи. В свои пятьдесят, познав стольких женщин разных этических норм, вероисповеданий и сексуальных пристрастий, я не мог понять, как эта девчонка, едва достигшая совершеннолетия, смогла получить надо мной такую власть. Пять лет назад, приехав на этот остров и, излазив его из конца в конец, сначала как турист, а потом, решив, что остров вполне подходит мне, я открыл здесь мастерскую скульптуры и пару лет топтался на месте, создавая клоны вещей давно получивших признание и дивиденды в Европе, но потом внутренняя энергия однажды взбунтовалась против старых шаблонов и через какое-то время, пойдя, как мне показалось, по пути Гогена, я усвоил непреложную истину, которая состояла в том, что тела аборигенов являются лучшим инструментом из тех, на которых можно и нужно играть в изобразительном искусстве. Уже через три года пластический язык, найденный и проповедуемый мной, снова покорил сердца европейских ценителей, давно не балованных моими работами. Посему, новые опусы были встречены публикой «на ура». Это был ощутимый успех и за успехом пришли ощутимые деньги, на которые я купил дом на берегу местного моря, где поселился вместе со своим старым псом Барни, бывшим со мной с тех пор, когда я увидел его в помёте шотландки Аиши, собаки знакомого архитектора и все двенадцать лет являвшимся бессменным спутником в моих странствиях по миру. Помнится, как, войдя в только что приобретённый дом, пёс посмотрел на хозяина и, проковыляв до спальни, улёгся на коврик у кровати, давая понять, что «пост принял». Обжившись, я обнаружил недалёко от дома местный рынок, несколько магазинчиков, бар и ещё что-то похожее на крытое кафе, в котором местные могли заказать дешёвую еду, а так же узнал, что дальше, у подножия горы, в деревне, можно арендовать лодку или катер для прогулок в прибрежных водах, порыбачить или просто отдохнуть с компанией. Туда мы наведались вместе с Барни в канун нового года. Оставив машину возле почты, я прошёл внутрь и, подойдя к стойке, спросил у клерка, похожего на орангутанга преклонных лет, где можно нанять лодку. Примат, почесав небритый подбородок, ушёл в транс, видимо перебирая в памяти всех владельцев плавучих средств этого поселения, после чего, спустя минуту, показавшуюся мне вечностью, сообщил следующую информацию о том , что лучше всего нанять Барона, но у него длинный райдер: чего нельзя делать на лодке, поэтому можно обратиться к Буди, хотя это тоже не лучший вариант, потому что он в это время года большей частью хандрит и может напиться, Куват и Юда уже заняты…Говорящий как-то странно посмотрел на меня, затем голосом заговорщика, сообщил, что у его родственника есть лодка, котороя может подойти. Следуя за нехитрыми умозаключениями местного почтмейстера, из которых стало понятно, что родственные связи играют не последнюю роль в жизни этого острова и, получив схему, двигаясь по которой, можно было выйти на родственника, я отправился навстречу приключениям. Поколесив по посёлку около получаса, я выкинул схему в окно машины и огляделся: кривая улочка, куда меня занесло согласно схеме, упиралась в большое красное здание крытое как и все здания деревни бамбуком и пальмовыми листьями с коньком загнутым вверх и заканчивавшимся большими рогами. Поняв, что другого здания, похожего на описание, здесь нет, я с сожалением покинул прохладу салона и вылез из машины в пекло улицы. Барни сочувственно поглядел мне вслед, зевнул во всю ширину пасти и, вытянувшись на заднем сиденье, задремал. Подойдя к дому, я увидел старика, сидевшего в тени веранды и по описанию похожего на Сухарто. Перед ним, стоя на коленях, расположилась девушка, которая обёртывала ноги старика листьями Моринги. Увидев белого человека девушка вскочила на ноги и стала за стариком, насторожено поглядывая на пришедшего. Похоже, что из всех островов архипелага, именно на этом острове чужаки не пользовались большой популярностью. В ответ на приветствие, старик склонил голову и спросил, что привело меня в его дом. Я сообщил о своём желании покататься на лодке, на что Сухарто ответил, что у него заболели ноги и он вряд ли сможет быть мне полезным, потом оценивающе оглядел меня с ног до головы и, выдержав долгую паузу, достойную «МХАТовских подмостков», сообщил мне, что внучка, если будет предложено хорошее вознаграждение, сможет мне помочь. Он указал на девушку и я впервые разглядел её. На первый взгляд – угловатая фигура, худые плечи, скрытые копной иссиня-чёрных волос, странные амулеты надетые на тонкие запястья – ни о чём не говорили, пока смуглянка не посмотрела мне в глаза. В её взгляде я почувствовал откровенный вызов дикарки и охотницы – так, наверно, смотрит самка ягуара перед атакой на тропе в джунглях, пристально и возбуждённо. Малазийская Диана была чертовски хороша, но я уже очнулся от наваждения. «Не может этот ребёнок быть так опасен» – подумал я и поспешил улыбнуться. В ответ блеснули её жемчужины: «Кахайя» – сказала она и гордо стукнула себя в грудь. Это было смешно
