– Ладно, вали, Игорек, только много не пей, а обрезки дарю. Считай, от щедрот нашего гастронома.
По-хорошему, надо бы с Зоенькой переспать. Да-да-да! Мольер давно смотрит на эти мятежные груди, на завиток у шеи под белой шапочкой, на круглый – у Зоеньки он, как у Афродиты, – живот. А бедра? На такие бедра можно пятками вставать, с таких бедер можно отталкиваться нырять в греховные воды бассейна «Москва».
А получается, ты, Мольер, неблагодарная свинья.
Притом свинья, готовая доверчивой женщине солгать, будто не уверен, что получится. А виноват вовсе не ты и не уролог Каганович с улицы Кирова, у которого заведены карточки на всех центровых проституток. А винная промышленность Кавказа, а также братской Болгарии.
Именно поэтому Болгария не бывает не братской.
Стыдись, сукин сын! Без любви ты не хочешь? Но звала ведь тебя Зоенька не раз! Намекала придурку: дочка у бабушки, муж в Смоленске. Холодильник скоро треснет от окорока и горошка. А еще на балконе банки всяческие. Лечо там всякие, сосиски в желе венгерские. Говорит, наготовишь себе одна. А как выйдешь на балкон, глянешь на все это долбаное Беляево. На серый лес. И такая тоска берет, едрена лисица!
Взаимообразно она тебя, Мольер, накормила бы и напоила так, что неделю в животе урчало и булькало. Сама отвела в ванную, намылила бы холку и срамные места, потерла спину благодарно. Потом укрыла бы немалым бюстом твою солдатскую грудь.
А так тебе приходится прятать от нее глаза и лгать. Прятать и лгать.
Так что, если оставить в покое колбасные обрезки, возможное счастье проплывает мимо тебя, раздолбай ты эдакий и амбициозный драндулет.
4
Наше вам с кисточкой, мать Москва-река!
Если повезет, на спуске не будет никого. А добрые студенты с девушками при одном виде Маруси обычно сматываются.
К вечеру холодает. Сесть на гранит, ничего не подложив под себя – застудишься, и здравствуй, дядька-простатит.
Поэтому у Мольера в портфеле с оторванной ручкой лежит «Литературная газета». Не вторая тетрадка, а первая – про то, как писали, пишут и как надобно писать. Про жанры, стили, цитаты, юбилеи, бу-бу-бу. Подстелешь газетку, откупоришь портвейн, и можно приступать.
Холодно на речке.
Собака легла на ботинки и смотрит снизу вверх с упреком.
В глазах Маруси – кисейное небо, которое часто без звезд.
В глазах Маруси отражаются дымы электростанции имени интеллигента Луначарского и пары градирен.
Небо не черное, не темно-синее, а какое-то грязно-темно-оранжевое, как у Мунка.
Жаль, Маруська, я не служу при кухне! Например, в «Белграде».
Мне жаль, что я там не сушеф и даже не какой-нибудь третий повар. А то таскал бы объедки пожизненно. И были б мы вечные друзья. Пока бы у тебя не выпали зубы – собаки умирают первыми.
Но если всю колбасу отдать Марусе, чем закусывать?