– Да, конечно. – послышался ответ.
– Хорошо. Отец и мать обижали Мелиссу. Они были плохими родителями, заставляли делать то, что она не хочет, есть ту еду, которую она не могла терпеть, общаться с родственниками, общение с которыми ей было не нужно… они каждый день давили на Мелиссу, навязывая ей против ее же воли свой образ жизни. Мелисса в данном случае – кот. А родители – хозяин-обидчик. Как нужно было поступить Меллисе?
Со всех сторон послышались ответы.
– Убить!
– Зарезать!
– Задушить!
– Пристрелить!
– Уничтожить!
По телу пробежались мурашки. Мне не послышалось? Эти люди призывают… к убийству?
– Хорошо, вы все молодцы! – Эдвард продолжал говорить, словно он не услышал ответы. – Очень хорошо. Следующий пример – мой. Как вы все, а точнее, большинство из вас, знаете, меня обвинили в совершении тяжкого преступления. Я был приговорён к пожизненному заключению в тюрьме Алькатрас, но, среди моих союзников и членов клуба нашлись те, кто помог мне сбежать по дороге. – Эдвард сделал паузу. – Я не совершил ничего того, что нельзя было оправдать. Те, кто со мной с самого начала, знают о моем тяжёлом детстве. Настало время рассказать вам всем про него. Я рос без родителей, в семье, состоящей из моей родной бабушки, дяди – брата отца, его жены, двух старших кузенов. С самой смерти моих родителей они вели себя со мной ужасно… дядя насиловал меня по ночам, когда все крепко спали, и запрещал говорить о том, что он со мной творит, обещая при непослушании вырезать из меня все внутренности и скормить птицам. – Эдвард замолчал на пару секунд, а я тем временем никак не мог отойти от услышанного. – Мои кузены брали меня с собой на охоту в лес, но с тем условием, что я буду дичью. В пять лет я понятия не имел, что такое дичь, но когда впервые пошёл на охоту, то меня просвятили. – Эдвард снова замолчал, и мне показалось, что его голос дрожал. – они стреляли мне по ногам, по рукам, по животу, по спине… в общем, по всем уязвимым местам ружьем, заряженным солью, потому что я был «косулей». Они давали мне фору для того, что бы я смог спрятаться, а затем ходили по лесу, крича противными голосами: «Коооосуууля, выыыхооодиии!». В первую охоту я не знал, что нельзя было выходить.
Эдвард прекратил говорить. Возникла пронзительная тишина в комнате. Я чувствовал, что меня всего трясло то ли от страха, то ли от шока, а может, от всего сразу.
– Дорогие мои, это был ужасный период моей жизни. Но я справился с ним. Двадцать лет назад я зарезал своего дядю, его жену, двух своих кузенов. Бабушка умерла во время этого процесса от сердечного приступа. Они все были соучастниками одного большого преступления против меня, и, потому, я сделал то, что сделал. Они сами виноваты во всем, ведь каждый из них знал, но молчал. Через три года после своего первого масштабного убийства я стал вершить правосудие. – Эдвард