– Partie de plaisir[4], – изрекла та, как обычно, по-французски. – Sans facon[5].
– В День Рыжих, – пояснила Белладонна, – у Изиды всегда просыпается любовь к приключениям. А еще каждый год в сентябре она собирается похудеть… Но пока еще не собралась. Лучше возьмите ее с собой. Иначе сама увяжется.
Рассвет лишь начинал серебрить бледноватое городское небо, а две Киевицы, с нагрузкой в виде упитанного воротника на плечах, уже сидели на холодной скамейке во дворе дома на Стрелецкой, присоседившегося к белой стене Святой Софии Киевской. Приключенческий «амор» Изиды пришелся кстати – утро было холодным, зябким и долгим, и, если бы не пушистый воротник-грелка, Даша успела б продрогнуть до самых костей.
Сначала запели птицы, затем зашаркал метлой молодой ушастый дворник-студент, зашуршали колесами машины, заспешили на работу люди… А во дворе пятиэтажного дома ничего не происходило, и было все так же непонятно, зачем Город послал их сюда.
– И все-таки глупо, – не вынесла нарастающей скуки Даша. – По-твоему, если ты получила мужчину и ребенка, всю оставшуюся жизнь женщиной быть не обязательно? Вот именно из-за таких заблуждений и происходит половина разводов!
Маша нахмурилась. Однако у Чуб возникло паскудное чувство, что хмурится та по другой причине.
– Понятно, – скривилась Даша, – что твой Мир никуда от тебя не денется… потому что ты ведьма. Но, если хочешь знать мое мнение, ты никогда не состоишься как ведьма, пока не вытащишь из себя женщину.
– Ладно, буду тащить…
– Не напрягайся. Бессмысленно! – повысила голос Даша. – Знаешь, почему ты не веришь, что твой Врубель любил тебя?! И считаешь, что Мир тебя любит за красивую душу… Потому, что ты сама себя не любишь. И никогда не любила. А это как вера в Бога. Если ты сам атеист, то ни за что не признаешь чужую веру – истинной. Она всегда будет казаться тебе смешной, глупой, какой угодно – но не настоящей.
– Как ты умно подметила, – похвалила Маша. И по ее застывшим глазам Чуб окончательно убедилась, что напарница думает о совершенно ином и внимает ей впол-, а то и в четверть левого уха.
– Не понимаю, – проговорила Ковалева, – почему дом не хочет говорить со мной? Я два часа пытаюсь завести разговор. И про здоровье его спросила, и не обижает ли его местный ЖЭК. Про это старые дома всегда охотно рассказывают, они любят пожаловаться. А он молчит и молчит, – озадаченно вздохнула студентка.
А Даша Чуб вспомнила, за что не любит себя, и тоже вздохнула – со средней из трех Киевиц киевские дома не разговаривали вообще никогда.
– Ночью, пока ты спала, я навела кое-какие справки. Два маленьких дома за церковной стеной, – показала Маша на кирпичную преграду за ними, – построены в 18 веке. Это бывший Братский корпус и нынешний Центральный архив-музей литературы и искусства. А сам Софийский собор был заложен, возможно, еще князем Владимиром в 1011 году. Представляешь? Ему исполнилось ровно тысячу лет!
– И что?..
–