Бух!
Развернув раструб «дегтяря» в обозначившееся место, дал очередь на три патрона, сбивая листву:
Да-да-да!
– Ой!
Обернулся, но не останавливаясь и кося взглядом в темноту. После «иллюминации» в глазах плавали предательские мурашки, замыливая восприятие самой темноты.
– Что?
– Показалось, что камень прилетел…
– Ранен?
– Нет.
– Вперед!
При выходе на основную тропу снова напоролись на жидкий заслон. Похоже, их тут совсем не ждали, а опомнились после того, как двое беглецов проскочили удобный для выстрела отрезок свободного пространства.
Бух! Бух!
Данилов, споткнувшись на пологом подъеме, практически упал на цыганку, бежавшую перед ним. Давно проснувшееся от невероятного шума дите заходилось в крике у матери на руках.
– Тшилаба! Поднимайся!
В ответ молчок. Женщина лежала в неудобной позе, не подавая признаков жизни. Каретников как чувствовал, вернулся назад. Не экономя патронов, вколотил очередь в место, откуда стрелял враг. Позвал:
– Данилов! Живой?
– Да.
– Подъем! Что с женщиной?
– Погибла.
– Ребенок?
– Живой. Орет.
– Бери его. Уходим.
Топали, считай, без передышки. Впереди Каретников, в замыкании Данилов с ребенком на руках. Гавриков на плече нес лейтенанта, пыхтел, но скорее всего не от тяжести груза, а из-за того, что сам лось под два метра, силы немерено, только к длительным переходам непривычен.
Стрельба помаленьку отдалялась от них, стала редкой и ленивой. Ночью в лесу ориентироваться трудно, а если еще блукать со стрельбой, то и своих подстрелить проще простого. Каретников только по одному ему понятным ориентирам тащил их в восточном направлении, иногда перескакивая с тропы на просеку, с просеки на новую тропу. Удалось оторваться от преследователей. Сумерки утра в лесу позволили сделать привал. Михаил только сейчас смог выкроить время и поинтересоваться состоянием лейтенанта. Гавриков, поначалу скинув на землю тело, загнанно дышал, потом, выкатив глаза на лоб, заполошно хватал ртом воздух, не в силах вымолвить, чего хотел. Ясно! Каретников не удивился, Апраксин был мертв. Еще когда боец на бегу про летящий камень жаловался, объявил, что болезненно им приложили, догадывался, что это пуля в тело молодого командира попала.
– Как же это? – непроизвольно сорвалось с губ сержанта.
– А ты что, Петр Федорович, думал, он бессмертный?
– Но все же…
– Хотя…
Пришедшая в голову мысль была достойна внимания. Почему нет? Кто он на этой войне? Человек без прошлого, без имени и… возможно без будущего. Тот лабиринт, по которому он дошел до нынешнего тупика, имеет, оказывается, боковой ход. Если воспользоваться им, нырнуть в неизвестное отклонение в сторону, то можно попробовать очередной раз сыграть с судьбой в «подкидного». Вот только с попутчиками как быть? С ребенком? Ведь сам их вывел. Мало того, он не в чужом стане,