Да настигнет людской род мор и голод, да обратятся глупцы завоевателями и поработителями, повторяя ошибки прошлого. Да восстанет символ нового света против гибели своей, да встанет с ним рядом механический свет, указывая путь заблудшим душам во тьме. Да обратится луна кровавым светом, подвластная сыну Белиала, но сын его окажется выше отца своего – отца лжи и разврата, и обратится сын его отцом правды и празднества безумных мудрецов, познавших истину. Да не устанет слушающий жаждать больше истины, вводящейся в жилы архангелов бессмертным потоком. Да прольётся кровь.
Да вернётся на круги своя свобода и оковы, да сольются воедино боль и наслаждение, да рухнет старый мир и испепелится новый. Да вдохнёт жизнь в мёртвых наследник крови, да оживит мир сын обмана, да сожжёт мир сын умертвлённой и вездесущей зимы, да окунётся мир в пламенный холод. Один из детей дьявола погубит всё.
Да сойдутся вместе семьи, да полягут вместе в землю, да свершится конец, оставив место началу. Да возьмутся за руки дети бессмертия, да увянут бессмертники, да воскреснут опять в последний раз. Да вдохнётся в их лёгкие воздух.
Да угаснет свет.
Табель о солнцах» неизвестного безумца,
I
Я умер. Раунд за тобой!
Разбудила меня душераздирающая боль. Впрочем, раздирало мне вовсе не душу, а тело.
Я моментально открыл глаза, хотя обычно по утрам на это требовалась уйма времени. Не в полной мере осознавая, сплю я ещё или всё же бодрствую, по старой привычке просыпаться от кошмаров усилием воли я и сейчас прогнал сон прочь, но боль не отступила. Приподнявшись на локтях и глупо осматриваясь по сторонам, я увидел кровь на простыне, полу, рукавах кофты. Машинально я поднёс к глазам и руку. Тиканье часов раздавалось откуда-то издалека, отстукивая темп моего пульса в ушах, и странно – он не учащался.
Кожа с болезненной скоростью покрывалась кровоточащими точками, будто бы меня сжирали изнутри мельчайшие черви. С каждой новой образующейся ранкой становилось всё невыносимее терпеть боль. Я чувствовал, как в кожу впиваются тысячи игл, а сухость в горле ощущалась как тщательно прожёванное битое стекло. Я не успел придумать, что сделать, кроме как подняться с кровати: ноги запутались в одеяле, кровоточащие руки казались ватными – я упал на пол. Нарастающая боль всё же подтолкнула меня встать и броситься в сторону ванной.
Мыслей в голове осталось не так много, но в какой-то определённый роковой миг я понял, что боюсь. На щеках я почувствовал липкое тепло, паника притупляла способность мыслить.
Я не видел стен коридора по бокам от себя, будто бы мир был не совсем реален. Несмотря на это непривычное и вместе с тем же знакомое ощущение, я распахнул дверь и, ощупывая рукой мокрую щёку, добрался до главного места назначения: раковины.
Сухое и хриплое:
– Я умру? – сорвалось с губ вопросом к отражению в зеркале. Человек напротив смотрел на меня немного ошарашенно и одновременно пусто, что было ему несвойственно, и происходящее с каждой секундой всё менее и менее походило на реальность, но ещё меньше – на сон.
Главная же проблема состояла в том, что у меня текла кровь из глаз, а под ними красовались точно такие же алые «веснушки», как и на руках.
Всегда ненавидел веснушчатых. Проклятье.
Я дрожащей и липкой рукой схватил с полки ватный диск и промокнул им кровь на лице. Как будто это чем-то могло помочь. Раны продолжали кровоточить. Не переставая.
Я обернулся к шкафчику и достал перекись водорода.
Аллергия? Между лихорадочными мыслями я продолжал дезинфицировать ранки. Болезнь? Не помогало. Я должен вызвать «Скорую»?
Резко кольнуло сердце. Это забавно, ведь оно у меня искусственное. Это забавно, потому что я не должен об этом думать. В этом был подвох. Я чувствовал подвох… и страх.
Да, теперь я отчётливо это ощущал: меня сковал ужас, заполнивший всю комнату. Он разложился по полочкам, словно пыль, и залез мне в голову, как осенний туман.
Это действительно страшно. Умирать.
Поначалу.
Я чувствовал, как подкашиваются ноги, и упал на кафель, тупо глядя на всё менее похожие на мои собственные руки. Раны на коже расширились, сжирая мою плоть. С лицом было то же самое – я чувствовал это.
Боль окончательно стёрла мысли. И тогда я в конце концов осознал, что перестал что-либо вообще ощущать, кроме неё.
И мне было плевать.
Теперь, в последнее мгновение, я с точностью мог сказать это: я умер.
Я умер, Олеандр ла Бэйл. Раунд за тобой.
Ты снова выиграл.
До