Всю жизнь я верил только в электричество. Документальный роман. Станислав Борисович Малозёмов

«привет» хозяевам. Никто не метался, никто не спешил. Коровы лениво отделялись от массы общей там, где надо было заходить домой. И я точно знаю. Что их никто не дрессировал, веревками за рога во двор не волок, и пинками не приучал сворачивать домой вовремя. Точно так же они удалялись самостоятельно с утра на выгон. Хозяин раненько отворял калитку, потом стойло и шел по своим делам. Но никто из коров не вылетал пулей из своего сарая на улицу и не носился по улице, не зная что делать и куда бежать. Стадо собиралось постепенно. Когда общий шум и разноголосое мычание приближалось к калитке, коровы неторопливо выплывали из стойла и через открытую калитку тихо присоединялись к идущим на пастбище. Пастух как обычно плелся позади и никогда не оглядывался. Незачем было. Ни одна корова никогда не опаздывала и её не заворачивало в другую сторону.

      – Дед, а, дед! – как-то раз достал я Паньку своим неожиданным предположением – Может человек от коровы и произошел, не от обезьяны?

      .Обезьяны все дурные. Как попало носятся без смысла, на деревьях часами болтаются, пользы никакой от них. К нам прошлый год в Кустанай зоосад приезжал. Вот они по клетке прыгают туда-сюда. Им спиливают деревья с ветками, забивают от пола до потолка и они на них висят по два часа. Какая от них польза. Шерсти нет, мясо их не едят, работать они не могут, читать-писать тоже. Как мы могли от таких идиотов произойти? Коровы вон какие умные. Только не разговаривают.

      Дед Панька в это время стоял напротив зеркала и менял повязку на том месте, где у него давно, до войны, был правый глаз. Он аккуратно складывал кусок бинта квадратиком и укладывал его в пустую глазницу, потом отрезал нужный размер бинта, сгибал его вдвое по длине и помещал на белый квадратик. Сзади, ниже затылка, дед вязал бинт бантиком и так ходил день. На ночь он всё снимал и выбрасывал, а с утра опять сооружал повязку новую, белоснежную. Причем бинты покупал только накрахмаленные.

      – Дурак ты, Славка, – откликался дед с большой задержкой. Пока бинт не устраивался удобно на том месте, где осколок разворотил ему часть скулы и вырвал глаз. – Я вот произошел от мамы с папой. Папу звали Ваней. И бабушка твоя от папы Тимофея произошла. А ты от Бориса. Они кто, шимпанзе? Или быки производители? Человек произошел от человека, внучок. Хороший от хорошего. Дурак и сволочь – от сволочи. Веришь мне?

      Деду я во всем всегда верил и просто кивнул, но очень сильно. Чтобы дед не сомневался.

      Он и не сомневался. Верили деду все без исключения. Маленькие потому, что у него было несколько прутиков гибких от какого-то непонятного куста. Назывались они вицами. Держал дед их только для детей. Взрослых пороли розгами. Они были потолще и брали их с каких-то других кустов. Розгами в деревне пользовались редко. Только если виноват был казак серьезно. Ну, скажем, с чужой женой зачудил, замиловался, да сманил на совхозный сеновал за деревней. И то до самой порки собирались старики, обмозговывали