17
Мардж всегда понимала: если свяжешься с Леоном, то с каким-то поведением придется мириться. Это не так уж плохо – дает пространство для собственного поведения, удовольствий, которые с предыдущими любовниками провоцировали всяческие обиды и размолвки.
Например, Мардж не чувствовала угрызений совести, отменяя вечернюю встречу, если работала над произведением и работа спорилась. «Прости, милый, – говорила она не раз, сгибаясь над обшарпанным видеооборудованием, найденным на помойках и eBay. – У меня дела. Перенесем?»
Когда Леон поступал так же, то, даже если это ее раздражало, часто приходило и удовлетворение – со знанием, что в этом отношении они всегда сочтутся. По тем же причинам – а когда они стали встречаться, она сама не имела намерений переходить к моногамной жизни, – приносили облегчение его собственные нерегулярные сексуальные связи вне их отношений (в основном совершенно очевидные).
Отсутствие вестей от Леона два, три, пять дней, по неделе за раз как таковое ее не очень беспокоило. Это ерунда – не больше чем отмена встречи в последнюю минуту. Но от чего она занервничала, задумалась, так от того, что у них были конкретные планы – они собирались устроить марафон бондианы, потому что «это же угар», – и он не позвонил насчет переноса. Просто написал какую-то чушь – что само по себе обычное дело – и не пришел. А теперь игнорировал ее сообщения.
Она писала ему на телефон, писала на имейл. «Ты где? – спрашивала она. – Скажи, а то буду волноваться. Звони пиши шли почтовых голубей – на свой вкус хохо».
Мардж удалила последнее сообщение, которое прислал Леон, решив, что это какая-то пьяная глупость. Конечно, теперь она об этом жалела до глубины души. Там было что-то вроде «билли говорит есть культ спрутов».
– Отцы, матери и безучастные тетушки и дядюшки в стылой тьме, мы молим вас.
– Мы молим вас, – бормотала паства в ответ на фразы тевтекса Мура.
– Мы есмь ваши клетки и синапсы, ваша добыча и ваши паразиты.
– Паразиты.
– И ежели вы радеете о нас, того мы не ведаем.
– Не ведаем.
Билли сидел в конце церкви. Он не вставал и не садился одновременно с маленькой конгрегацией, не мямлил бессмысленные фонемы, вежливо отставая от их слов. Он смотрел. В зале было меньше двадцати человек. В основном белые, но не все, в основном в недорогой одежде, в основном среднего возраста и старше, не считая странный демографический сбой – сидевших в одном ряду четверых-пятерых молодых людей грубоватого вида, мрачных, набожных и смирных.
Дейн стоял, как алтарный служка-переросток. Глаза закрыты, губы двигались. Свет притушили, повсюду распластались тени.
Тевтекс вел службу, его слова сменяли языки с английского на латынь, с латыни на псевдолатынь, на что-то вроде греческого, на странные скользкие слоги – возможно, сны о затонувших языках или вымышленный лепет стай спрутов, Атлантиды,