– Натали, у тебя лунные глаза…
Задумавшись, она не ответила. Её ледяная рука пылала, передавая тепло Акиму.
А в лицо летел снег… и звёзды… и рядом лунные глаза… и зимняя ночь… и звон бубенцов… и тепло девичьей ладони… От которой у Акима пылали щёки и кружилась голова.
«Может это от быстрой езды? – думал он, точно зная, что тепло и дрожь, и счастье исходят от сидящей рядом Натали. – Неужели я её люблю?»
На миг показалось, что зима обернулась весной, и это не снег, а зацвели яблони… И он даже уловил их душистый запах.
А тройка ворвалась уже в пригород. Вновь промелькнул бесцветный в темноте кирпичный дом, с серебрившейся в лунном свете крышей со свисающими сосульками. Добродушный снеговик с ведром на голове плавно проплыл мимо них и растаял в темноте. Улица была бела и пустынна. Дети и пушистая оперная прима, дрыхли без задних ног.
Кучер остановил взмыленных лошадей на набережной Мойки у ресторана «Донон».
– Приехали. Вот и «Долдон», – внёс светлую струю веселья в сумрак ночи Дубасов.
– Не «Долдон», а «Додон», – поправил его подполковник.
– Сам ты долдон, – съязвил Зерендорф.
– А ведь я уже офицер, и запросто могу защитить свою честь на дуэли, – расплатился с Гераклом в извозчичьей форме Дубасов. – И вообще, какая разница: «Додон», «Долдон» или «Гвидон»… Главное, что забегаловка первоклассная, – остановился перед массивной дубовой дверью, которую тут же распахнул швейцар.
– Это наших часовых не дозовёшься, особенно твоего… как его…
– Моего денщика Петьку Ефимова, – жизнеутверждающе хохотнул на всю улицу подпоручик 145-го пехотного, разбудив в ближайших двух кварталах всех военных старичков-пенсионеров.
Вымуштрованный, в отличие от Петьки Ефимова, швейцар в новенькой ливрее, с благообразной рожей, украшенной ухоженными пушкинскими бакенбардами, с почтением раскланялся с каждым посетителем.
Царственным взмахом руки передал компанию служителю с умильным выражением лица, сообщавшим клиенту, что его-то с нетерпением и ждал всю жизнь. Аккуратно шагая по мягкому ковру, тот довёл их до гардероба и передал на руки десятку ухажёристых гардеробщиков, накинувшихся на пришедших, и отнявших кто шапку, кто шубку, кто шинель. Всё это с ужимками, улыбками до ушей и поклонами.
Затем, словно по мановению волшебной палочки или какого-то тайного сигнала, на пороге возник величественный метрдотель, с расчёсанной надвое бородой и внушительным животом, который безуспешно маскировал смокингом, и провёл их в зал.
– Господа, – гудел метрдотель, – располагайтесь, где вам будет удобно. Хотите, поближе к сцене, если не будет мешать разговорам музыка, хотите – подальше от неё.
Место, как самая опытная и практичная из женщин, выбрала Зинаида Александровна. Разумеется, подальше от сцены.
– Нам два стола, пожалуйста, составьте, – распорядилась она.
Выпрыгнувшие, будто из кармана метрдотеля четыре официанта