– Они были ярыми католиками. Более ожидаемым было бы имя Кристина, Мэри или еще что-нибудь библейское. Однако почему-то мне досталось имя, далекое от христианства. Далекое настолько, что в какой-то мере можно расценивать это как некое отступничество от всего, во что они верили.
– А как ты сама относишься к своему имени?
– Оно вполне мне соответствует.
– Думаю, это единственное, что важно в данной ситуации.
– Несомненно. Я лишь поделилась маленькой предысторией. Как способ рассказать о себе, знаешь.
Я улыбнулся, уловив намек:
– Что ж. Я не имею отношения к авиации, музеям, закрытым выставкам, однако имею доступ ко всему, что только пожелаю, – Венера продолжала слушать меня с невозмутимым видом. – У меня есть особый дар понимания людей и воздействия на них.
Ожидаемого удивления или непонимания не последовало. Казалось, она ждет продолжения.
– Если вкратце, я могу становиться незаметным для всех. Еще люди выполняют мои пожелания. Мелочи, но приятно.
– Любопытно. Не замечаю на себе подобного влияния.
– Верно. Мой дар действует не на всех.
– То есть, у меня иммунитет?
– Что-то вроде.
– И как же это работает?
– Это долгая история.
– Я люблю долгие истории.
– Правда хочешь услышать ее сейчас?
– Конечно. Это же интересно.
– Если честно, обычно реакция на мои заявления о своих способностях более эмоциональна.
– Тебя смущает моя реакция? – Венера удивленно улыбнулась. – Не думала, что она должна быть определенной. Конечно, если тебе некомфортно, я могла бы поработать над этим.
– Прошу, не стоит, – поспешил я остановить театральную постановку, которую девушка была готова начать. – Просто говорю о чем-то новом для себя.
– Хорошо. Теперь я хотела бы услышать о чем-то новом для меня.
Я настроил проектор своей памяти, и начал рассказ:
– Я немногое помню из своего детства. Всегда был устремлен вперед, к чему-то большему. И, как правило, находил это. В книгах, общении, своих мыслях. Мне всегда нравилось узнавать нечто новое, изучать неведомое. Я искал во всем возможность получения большей свободы, большего понимания этого мира и себя самого. В моей голове жили два вечных вопроса: «Почему так?» и «Как может быть иначе?». Не было ничего важнее, ничего, что останавливало бы меня. Никто не говорил мне, что делать и чего не делать, а если и говорил, я быстро научился игнорировать это. Честно, каждый раз, когда я вижу родителей, не дающих своим детям достаточной свободы в освоении мира, хочется отвесить им знатную оплеуху и доходчиво объяснить, насколько важна самостоятельность в формировании личности. Возможно, однажды меня захлестнет волна самопожертвования, и я займусь решением данной проблемы. Боюсь представить, чтобы со мной случилось нечто подобное. Впрочем, это совсем другая история.
Я сделал паузу, вновь переключаясь в область памяти:
– Я очень