– А в моей теме академизм не очень уместен, – ушла от вопроса Лена, – хотя я этого не могу однозначно утверждать, нет внутренней уверенности. У меня много скепсиса по поводу собственных способностей, знаний и возможностей. Смогу ли понять тему иначе, развить интересней, насытить чем-то, чего нет у других авторов, чтобы не обмануть ожиданий читателей? И это при том, что мои литературные предпочтения сложились еще в детстве.
– У тебя есть творческая жилка, но ты человек вдохновенной… неуверенности и неудовлетворенности. Ты самоедка. «И мнится мне…» Не прибедняйся. Знаешь ведь, что достойна похвалы, что особенная. В тебе есть больше, чем требуется этому миру… Ты грешным делом не кокетничаешь? – Инна скорчила удивленную рожицу. – Шучу, шучу. Не пыли.
– Жванецкого все равно не перешутишь. Такова твоя «трактовка моего образа»? Диагноз окончательный и пересмотру не подлежит? – усмехнулась Лена.
– Нет, – с кротким достоинством ответила Инна.
Аня обратилась к Лене:
– Вот у тебя каждая следующая книга лучше предыдущей, а у моего знакомого наоборот. Его последние рассказы, как конвульсии предсмертной агонии. Он исписался? Был взлет творчества и сошел на нет? Но ты же знаешь, если писатель один раз понравился читателям, – особенно если он устанавливал связь между видимым и невидимым, но ощущаемым, между людьми и их чувствами, жизнью и смертью, – то он оказывается в вечном долгу перед ними. Они ждут от него еще более интересных произведений.
– Самое страшное для писателя – потеря вдохновения. С возрастом, когда душа неуклонно остывает и угасает, уже может не возникать яркого вдохновения. Исчерпывается ресурс памяти и воображения. Так бывает, – посочувствовала Лена неизвестному ей автору. – Только иногда одной книгой или одной песней имя автора остается в веках.
– «Когда дряхлеющие силы нам начинают изменять…» Тютчев был гений… Всевышний, спаси нас от клеветы, от озлоблений, – задумчиво себе под нос непонятно к чему пробормотала Инна. – Тебя писателем сделало детдомовское детство, ты в нем как сквозь асфальт проросла. Кто-то из великих грустно пошутил, что залог творческой гениальности – несчастливое детство.
– Если есть чему прорастать, – добавила она хмуро.
– Каким бы ни было детство – оно все равно детство. В детдоме я обрела жажду жизни, стремление бороться и достигать, – не согласилась Жанна.
– А Риту пробудила к творчеству ее неудавшаяся семейная жизнь? Она создает романы из своего разбитого сердца, чтобы оно не уставало от боли? – спросила Аня. – Я слышала, как она говорила на одной из наших субботних встреч: «Хороший человек радовался бы, что я быстро восстановилась после болезни и смогла вернуться к творчеству, а муж бесился».
– Насчет творчества не знаю,