Уже в конце 1731 года молодого поэта (Юнкеру не было тогда и 30 лет), «хорошо писавшего также прозой» и могущего, по характеристике Шумахера, «пригодиться при разных случаях», назначили адъюнктом при Академии, а в 1734 году, по именному императорскому указу, он стал профессором политики, морали и элоквенции (следующий профессор «по этому профилю» В.К. Тредиаковский отвечал в АН только за элоквенцию, т.е. ораторское искусство и красноречие). Во всём этом обращают на себя внимание два момента: то, что поэт был готов пригодиться при разных случаях, и то, что он оказался «привязан» к политике, «сдобренной» моралью. Поэтому, думается, не случайно уже через год Юнкеру нашли ещё одно применение: он был определён в качестве историографа при фельдмаршале Х.А. Минихе, назначенном в Русско-турецкую войну 1735-39 годов главнокомандующим русской армии.
Считается, что сделано это было по предложению самого Миниха, который являлся якобы почитателем и покровителем Юнкера. Даже если это и так, то Христофор Антонович, так звали этого немца в России, крупно просчитался, и в конце жизни ему пришлось самому писать воспоминания, чтобы увековечить свои ратные и прочие подвиги. Но, скорее всего, поэт, готовый «пригодиться при разных случаях», был просто приставлен к фельдмаршалу в качестве «наблюдателя», о чём говорит его «военная» биография.
Эта война с турками и их союзниками крымскими татарами с самого начала обещала быть тяжёлой, во-первых, в моральном плане: ещё помнился разгромный для русских Прутский поход. Во-вторых, условия Крыма, населённого крайне враждебными России кочевниками, были практически неизвестны генералам русской армии. Как пишет С. Соловьёв в «Истории России с древнейших времён», уже через месяц после начала кампании, в сентябре, Миних и вся его свита, находясь в Полтаве, занемогли местной лихорадкой. Фельдмаршал распорядился отправить в Крым генерал-лейтенанта Леонтьева (кстати, того самого, который потом протежировал Ломоносову в Киеве). Это было очень неудачное решение: в середине октября начались дожди, потом пошёл снег, ударили крепкие морозы, что привело к огромным людским потерям (более половины 58-тысячного войска), падежу лошадей. Кроме того, выяснилось, что впереди движения войска нет ни леса, ни воды; пришлось поворачивать назад.
Миних был раздражён возвращением Леонтьева ни с чем. Самим же Минихом,