Толик хотел проводить ее до дома, но она не разрешила. Испугалась, как бы родители не увидели его. Она внезапно и болезненно ощутила, как сейчас поздно и холодно. А она говорила Лоре, что уходит домой! О Боже, какие дела там сейчас творятся! И что предстоит еще пережить!
Она торопливо попрощалась с Толиком, подобрала повыше юбку и со всех ног бросилась бежать два квартала до пятиэтажки на Садовой. Возле подъезда она приостановилась и бросила взгляд на окна второго этажа. В кухне, во всяком случае, свет горел.
Дверь была приоткрыта.
Алька решительно дернула ручку и оказалась лицом к лицу со своей матерью, находящейся на самой последней стадии отчаяния. Но при виде дочери, запыхавшейся и румяной после быстрого бега, с блестящими глазами, отчаяние сменилось яростью.
Забыв о том, как девочка обидчива, мать начала на нее кричать, выплескивая все чувства, пережитые за четыре долгих часа, когда с праздника вернулась Лора и явилась к Железовским узнать, как дошла подруга. У Лоры вылетело из головы, что Толик ушел от Замятиных почти сразу после Альки.
Алька стояла в дверях неподвижно и молча, даже не пытаясь защититься от нападок и преувеличенных обвинений. Она смотрела тупо и отчужденно. Изо всех сил хотела стать отсутствующей, посторонней, потусторонней, чтобы не слышать этих слов, похожих на исступленные удары кинжалом, или на обжигающее клеймо. Конечно, позже она могла понять, что вся эта бесконечная речь – всего лишь результат переживаний и гнева, а потому не следует воспринимать слишком близко к сердцу нанесенные оскорбления. Будь она взрослой девушкой, она так и подумала бы. Но Алька была еще подростком, импульсивным ребенком. И ей невыносима стала сама мысль о том, что мать сейчас говорит так, как действительно думает.
Дослушав обвинительный акт до конца, Алька опустила глаза и прошла к себе в спальню. Она соглашалась с тем, что виновата, так как должна была позвонить Лоре и предупредить, где она и с кем. Да, она чувствовала себя виноватой, но теперь она скорее откусит себе язык, чем признается в этом.
Настроение было преотвратительное. Ничего не хотелось. Уже давно проснувшись, Алька неподвижно лежала на спине и бессмысленно разглядывала трещину на потолке. Из кухни доносились обычные звуки – стук крышек и кастрюль, шум воды из крана и звон ложек о тарелки. Засвистел на плите чайник. В зале также не было тихо, отец включил телевизор, там шла передача “120 минут”. А Алька все лежала, заложив за голову одну руку, и сама мысль о том, что придется вставать, одеваться, завтракать, идти в школу и учиться, вызывала у нее отвращение. Мама не заглядывала в ее комнату, как обычно, с веселой побудкой: “Алина, пора вставать! Уже поздно!”
Алина… Дурацкое имя.
Резким движением она сбросила одеяло и вскочила на ноги. Быстро оделась, умылась, стараясь избегать даже взглядов в сторону кухни. И так как время до ухода