Я родился 14 июня 1783 года по Земному летоисчислению, когда контр-адмирал Томас Мекензи заложил четыре камня, ставшие моим началом. Интересно, что тот, кто инициировал мое рождение был предателем – шотландец по происхождению, он в 1765 году предал Британскую Империю, предпочтя поступить на службу российской короне. Может быть то, что я был основан предателем и послужило причиной того, что произошло со мной позже. Города тоже живые существа: мы рождаемся, нас нарекают именем, мы взрослеем, мы сражаемся… Мы определяем образ мышления людей, что живут в нас.
21 февраля 1784 года императрица Екатерина II издала указ, в котором повелела графу Потемкину устроить крепость и назвать ее Севастополем. Так мне было дано имя: гордое и величественное. Императорский Город, Священный Город – так можно передать его смысл на языке людей.
Люди, и рождающиеся на моей территории и приехавшие жить из других мест, были чаще всего военными моряками. Жестокими, воинственными, в чем-то безрассудными. Они уходили – из бухты на своих кораблях – в море. Некоторые возвращались, некоторые нет, ибо море забирало их жизни. Их женщины тоже были суровыми, а дети – мечтали стать морскими воинами, как их отцы. Некоторым это удавалось.
Потом в 1797 году, венценосный дурак – император Павел I переименовал меня, нарек татарским именем Ахтиар, которое означало «белый обрыв». Но это имя не прижилось: я не воспринял его, не восприняли его и моряки, населявшие меня. Но долгие 29 лет чуждое имя пыталось изменить меня, переделать. Я не сдался. Выдержал с честью свою Первую Оборону. И в 1826 году Сенат Империи признал мою победу и вернул мне мое настоящее, первое Имя: Севастополь.
В 1830 году я заболел. Люди в своей истории называют это бунтом, но для меня это была болезнь. Жалкие рабы, населявшие меня, восстали против благородных господ в красивой форме и захватили власть. Мне был омерзителен их пьяный угар. Продержались они недолго и скоро были казнены: я жадно впитал их кровь, выздоравливая. Но ни одна болезнь не проходит бесследно… Эта, первая, привила моим чертам некий признак вырождения. Когда город меняет свое лицо, меняются и населяющие его люди. Теперь на моей территории стало рождаться больше тех людей, чьи черты лица трудно было назвать благородными. Некрасивые, с маленькими злобными глазами и черной душой – они жаждали одного – пройтись по моим улицам в пьяном угаре, круша здания, калеча мое тело. Пока что их было немного.
Пришла эпоха адмирала Лазарева и мне казалось, что болезнь прошла навсегда. Я рос и хорошел на глазах, как и положено городу, носящему имя Священного. Именно тогда зародилось у меня чувство, что именно я, а не Петербург или, тем более, Москва, – являюсь сердцем Империи, тем, что скрепляет Русский Мир. Прекрасное и гордое чувство превосходства, чувство уникальности своей роли в истории. Истории городов и людей.
А потом вспыхнула Крымская война и 349 дней длилась моя Вторая Оборона (хотя люди и называют ее Первой). В конце концов, тело мое было превращено в руины, захваченные британскими оккупантами. Но мой героический дух выжил – он скрывался по батареям Северной Стороны, он поддерживался выжившими жителями. Англо-саксы и их союзники запретили Империи иметь военный флот на Черном Море: мне казалось, что они хотели отомстить лично мне. Городу, рожденному британским предателем Мекензи. Мирный договор подписанный в Париже (жеманная, готическая химера, я такие не уважаю) на много лет лишил меня статуса военно-морской крепости. Но мой дух, дух воина, дух русского оружия продолжал жить. Города умеют ждать. И я ждал.
Только в 1890 году, двадцать пять лет спустя после Второй Обороны, мне вернули статус крепости. Вновь мою бухту заполнили гордые военные корабли. Вновь по моим улицам маршировали военные моряки. Ожидание закончилось и я с гордостью восстанавливал свою силу. Однако длилось это недолго: вторая болезнь поразила меня. Болезнь называлась «большевизм».
Тупое быдло рвалось к власти – и в 1905 году они восстали. На боевых крейсерах и в городе. Жалкий трус – лейтенант Шмидт – возглавил восстание, предав своих друзей-офицеров. Люди слабы, даже те из них, что избрали нелегкий путь военного моряка. Их расстреляли – и я вновь напился крови мятежников, исцеляясь. Эта болезнь была сродни первой: она тоже оставила свой след. Мелкие злобные людишки – их стало намного больше на моих улицах, в моих домах.
Потом вспыхнула Первая Мировая Война, закончившаяся для Империи кровавой революцией. Злобное тупое быдло вновь захватило власть, но не смогло ее удержать. Я был захвачен немецкими войсками, потом их сменили французские. Кровь текла по моим улицам реками и я пил ее. Это придавало силы моему несгибаемому духу. В 1919 году пришли русские офицеры, но я чувствовал – это не надолго. Уже через год, красная чума вновь захлестнула меня – и снова кровь, которую я с вожделением пил. Много горячей людской крови.
На этот раз выздороветь мне не удалось: