Арестованный Юркевич отрицал причастность к подпольщикам, улик против него не имелось, и окружной суд утвердил приговор о высылке за пределы области. Однако затем переводчика Юркевича освободили из-под стражи и он, как ни странно, прослужил у японцев до августа 1922 года. Помимо этого, будучи выпускником Восточного института, он преподавал японский язык и экономическую географию на восточном факультете ГДУ. Ким знал его, но якобы только после гражданской войны услышал, что Юркевич «был связан с подпольным работником Фортунатовым, задания которого выполнял»55.
А с какого момента, чьи и какие задания выполнял Роман Ким? Согласно выписке из его личного дела в ОГПУ-НКВД, он был «определен на работу согласно указаний т. Дзержинского, который был уже осведомлен о его прошлом, в частности, о знакомстве во Владивостоке с т. Кушнаревым в годы интервенции»56. Большевик Иосиф Кушнарев, бывший министр транспорта Приморской земской управы, с апреля 1920 года руководил Революционным штабом Приморской области, а в 1921—1922 годах представлял ДВР в Москве. Если Ким знал Кушнарева, то мог предложить свою помощь еще Госполитохране, от которой подпольный обком принял агентурно-осведомительную сеть. Но какого рода помощь? Переводы секретных документов? Составление листовок на японском языке? Или участие в рискованных операциях, где требовались наблюдательность, ловкость и умение остаться вне подозрений? Могло быть и то, и другое, и третье57.
К весне 1922 года осведомительная сеть и каналы связи партийной разведки во Владивостоке были восстановлены. А у Кима появилось отличное прикрытие. С сентября 1921 года он редактор владивостокского отделения «Тохо цусинся» – информационного агентства, подконтрольного японскому Министерству иностранных дел. Должность Ким получил по рекомендации профессора Евгения Спальвина, декана восточного факультета. Директор отделения «Тохо» Отакэ Хирокити одно время работал у Спальвина ассистентом на кафедре японской словесности. И он лично знал Кима. В начале апреля 1920 года японец был в Никольск-Уссурийском как корреспондент газеты «Ничи-Ничи». Когда жандармы стали обыскивать вагон поезда, в котором сидели русские и иностранные журналисты, и обнаружили в чемодане Кима сомнительные заметки и плакаты, то Отакэ вступился и объявил