Выпустить без особых проблем могут только одного члена семьи. Другой должен или свой заграничный паспорт, или немалую сумму отдать в залог. Да даже если и не прельстился, не нахватал от радости всего, что предлагают, все равно в течение трех лет при выезде из страны должен выполнять эти условия: либо один едешь, либо за второго клади деньги. Их тебе, правда, вернут, когда назад загранпаспорт привезешь. Но разве есть у дворника, уборщика, грузчика лишние деньги для такого заклада? Вот тебе и свобода выбора! Муторно мне становилось от подобной свободы…
Те несколько дней, что мы с ним разговаривали, нас ни разу никто не прервал. В доме всегда было тихо. И хоть коротали мы наши часы на кухне, никто к нам не заходил. Чай, кофе он готовил сам, сам и бутерброды нарезал. Одна из комнат его небольшой квартиры всегда была закрыта. В первый же день встречи он коротко бросил: «Там мать, она нездорова». Но как-то, видимо, уловив мое удивление всегдашней тишиной в доме и его заметной запущенности, с неохотой обмолвился:
– Семья осталась там. Сын учится в школе, дочь ходит на курсы, чтобы институтский диплом подтвердить, жена оставить своих стариков не решается. Попали, словом. А я вот к своей матери вернулся. Дальше видно будет, как сложится. Может быть, кто-нибудь и вернется. Поживем – посмотрим. Что делать?
На развалинах
После ужина я лежу на неразобранной постели поверх накидки, жена, привалившись к спинке кровати, смотрит телевизор.
– Ты чего молчишь? Вижу ведь, не спишь еще, – говорит она.
– Слушаю.
– Кого и что? Мы одни. В последние полчаса я ничего не говорила. Что же ты слушаешь?
«Слова, звуки, шумы», – отвечаю я ей мысленно. И это правда. Я слушаю, как что-то происходящее во мне требует названия, обозначения, точных слов и определений, и не названное, не обозначенное, не объясненное мною самому себе не дает мне покоя. Но сказать об этом вслух не решаюсь: как бы не сочла меня сумасшедшим или, что еще хуже, не скривила бы физиономию в раздражении: ну не идиот ли – шумы он, дескать, слушает. Не говорить же ей о том, что меня мучает бестолковость и бездарность этих без радости проживаемых дней, а я все пытаюсь вспомнить хотя бы