не подойдет на нее сумасброд;
Так что бери в короли полиглота,
девятишкурочный странный народ.
…Перебирая шутов и болванов,
уж постарайся, дружок, не сопрей.
Много в России Петров и Иванов,
но императору нужен еврей.
Царь – собиратель редчайших исчадий,
вот и прижился слугою двора
принц африканский, король семоядей,
признанный кум государя Петра.
Любит владыка играться в игрушки,
вот и следи потому, что ни день,
чтобы сияли поверх черепушки
зубчики, а не мозги набекрень.
Эта держава – для трона подножье;
место не смеха, а страшной игры.
Медленно кружатся мельницы Божьи,
и, как ни жаль, вымирают Петры.
Вот и кривляться приходится, абы
как-то суметь соблюсти чистоту.
Правят Россией веселые бабы,
и потому не до смеха шуту.
Пусть объявляют болваном махровым,
только б не кинули в нети потом.
Много ли чести – во граде Петровом
значиться самым картавым шутом?
Старых ошибок вовек не исправишь,
жить нелегко у царей на виду.
Ежели ты от рождения картавишь,
не покупай для детей какаду.
Счастлив карман, да и честь не задета,
время и вечность сыграли вничью.
Обороняет святой Бенедетто
невероятную старость свою.
Счастливы жители горних селений.
Сбросив обноски придворных ливрей,
по небесам на шестерке оленей
мчится седой самоедский еврей.
Семьдесят пять – это, в общем, немало,
кто ни гонялся, – никто не поймал.
Точно ли ты повелитель Ямала,
и для чего тебе нужен Ямал?
Что ж, потрудились, – теперь отдыхаем.
Нынче не выдаст никто и не съест.
Так что, Лакоста, пожалуй, лехаим,
вот тебе, батюшка, истинный крест!
Карл Фридрих Иероним фон Мюнхгаузен
1744
Не оконфузиться, любезные коллеги,
о прошлом думая, куда как нелегко.
На дне у памяти хранится, как в ковчеге,
век восемнадцатый, столетье рококо.
Мы на короткий миг в былое заглянули,
и нам открылся мир в случайном пустяке:
красавец-командир в почетном карауле
уставил взор в глаза пленительной Фике.
Поручик гвардии: застрявшая карьера,
но это бы легко поправила семья.
По мысли матушки, такого офицера
возможно бы вполне определить в зятья.
При Леопольдовне он был опорой трона;
проступка не спустил он шкуре ни одной,
и вздрагивали все при имени барона —
и обер-кулинар, и мастер корфяной.
Он прослужил семь лет холодному востоку,
дрожали перед ним могучие враги, —
но он не угодил лейб-медику Лестоку,
так ни единый врач не мог лечить