Иван Федорович тоже с первого раза определил – фарфоровая кукла. Подумал: «Вот дуреха несчастная. Тяжело ей тут будет. Белых ворон у нас не любят, заклюют» и сказал: «Здравствуйте».
Она ответила. И всё. Разошлись.
Потом долго, с полгода, он ее не видел. Встретил как-то зимой. Был выходной, утро. На улице никого. Жуткий гололёд. А она шла в ботиночках на восьмисантиметровых каблуках-шпильках. Шла осторожно, но все равно грохнулась. Пакет пластиковый сперва подлетел вверх, потом хлобысь! И потек из него зеленый яблочный сок? Вот кукла! Ну, кто у нас пьёт яблочный сок. Никто! Уже молчу про каблуки в гололёд. Это, вообще ни в какие ворота. Ногу повредила. Лежит. Потом села. На глазах слёзы замерзли. Молчит, не ревет, не стонет. А слезы текут и замерзают. И сок течет и замерзает.
Пришлось подойти, вызвать «Скорую». Себя назвать, потом адрес. Без этого не приехали бы. Отвез в больницу. На тележке санитары доставили её в приемное отделение. Пока ворчливая старуха-врачиха долго осматривала пострадавшую, Иван Федорович томился за дверью. Пытался сопроводить до палаты, но не пустили. Он ушел домой и почти забыл про этот свой казус.
А она, когда выздоровела, узнала где он живет, приперлась «спасибо» сказать. Бутылку вина с кучей медалей на этикетке принесла и пакет с апельсинами.
Господи, точно не от мира сего. Купила тут, у нас в гастрономе. Там на пойло такие этикетки ляпают, что хоть на банкет к президенту иди. Только бабки плати. Одним словом ничего не понимает, непрактичная.
Посидели, помолчали. Иван Федорович, не зная чего сказать, предложил чаю. Пока чайник закипал, выпили винишко. Постепенно, с трудом, но разговорились.
И верно, как он думал, так и оказалось. Не от мира сего. Закончила консерваторию, пела в опере. Публике понравилась, вскоре стала примой. Куча поклонников, успех и всё такое. На гастролях простудилась, заболела. Нет бы, дурёхе, отлежаться, но – допела положенные концерты. И всё, пропал голос. Лечилась, но не помогло. Поклонников как ветром сдуло. Один остался, офицер. Раньше бы не рискнул, а тут предложил руку и сердце. Её любил, видать, по-настоящему. Они поженились.
Объездила с мужем всю страну. Он служил, она заведовала армейскими клубами, учила детей пению, руководила самодеятельными хорами. Поначалу, за глаза, над странной примадонной без голоса подхихикивали, потом, когда узнавали поближе, принимали, плакали когда расставались, писали письма. Но за всю долгую службу не было места, где ей хотелось бы остаться жить навсегда.
В конце службы, мужа, уже полковника, перевели сюда. Обещали и её устроить в гарнизонный дом офицеров. По должности должны были дать приличную большую квартиру в центре, в новостройке. Они с мужем ходили смотреть. Гуляли по городу, по набережной и в