Сталин неопределенно хмыкнул, отворачиваясь.
– А тут будет слишком мало пользы давить. Тут нужно тонкое умение: с позиции силы, но именно что договариваться, а не диктовать условия. Рокоссовский? Умный мужик, но дипломатического опыта не хватит, и люди слишком разной среды, никогда друг друга не поймут.
Это он имеет ввиду, – думал Сталин, глядя на собеседника ничего не выражающим взглядом, – что с дворянином должен говорить дворянин, иначе разговора на равных не выйдет. А значит, и результат будет не тот.
– Василевский?
– Тоже не пойдет. – Жестко сказал Шапошников. – Он умнее и талантливее меня, но слишком мягок.
– А ви, значит, не слишком?
– А я нет. – Тон маршала был сух и отрывист, как щелчок курка. – Ваши маршалы нередко разговаривают с людьми, как с грязью, но не задумываются, что для этого тоже существует много способов. Как раз тех, что нужны в данном случае, они и не знают. Вполне может случиться, что в отдельных эпизодах переговоров Объект подомнет их, просто за счет потомственного умения аристократа управляться с хамами. В конечном итоге, конечно, ничего страшного… Но допускать этого все-таки ни в коем случае нельзя. Ублюдок не должен испытывать даже тени торжества. Чувства даже призрачного превосходства. Нужно, чтобы он и сам почувствовал себя грязью. Нельзя оставлять даже щели, в которую смогло бы забиться его чувство собственного достоинства.
– Ви бы все-таки паберегли себя.
– Во время такой войны беречь себя значит не быть офицером. Другие маршалы командуют фронтами и родами войск, при этом всерьез рискуя жизнями. Проезжают и пролетают тысячи километров, рискуя в любой момент попасть в засаду, под атаку истребителей или под авианалет. По сравнению с этим разговоры о каком-то там риске моей миссии выглядят, право же, несерьезными. Вы знаете, я знаю, – как следует это дело могу сделать только я. Уклониться от своего, наверное, последнего боя значило бы скомкать всю жизнь, а не только ее конец…
– Борис Михайлович?
– Да, товарищ Сталин?
– Я нэ хочу скрывать, что, одновременно, мы будем действовать и через иные каналы.
– Нисколько не сомневался. Поступить иначе было бы ошибкой. Но на каждом направлении все должно быть сделано безукоризненно.
– Если вы не возражаете, не будем зажигать свет. Посумерничаем.
– С кем имею честь?
– Думаю, вы отлично это знаете, но, если на то пошло, лучше называйте меня «Советник». А я буду называть вас «герр Левински». По воинскому званию я пока примерно равен вам.
– Почему «пока»?
– Потому что, – с явным удовольствием пояснил Советник, – офицерское звание несуществующей армии носит несколько… условный характер. Становится словом, за которым ничего не стоит, и употребляемым только из вежливости… Герр Левински? Не согласились бы вы продолжить беседу по-французски? Вы не знаете русского,