В отличие от «уголовников», на нем были сверкающее доспехи, лицо у него было чисто выбритое, ухоженное. Руки ему связали за спиной, и на то были причины. Рядом с каретой валялись трое оборванцев, и признаков жизни они не подавали.
Воин казалось, не слушал их, смотрел в одну точку. И взгляд у него был полон боли и отчаянья. Я посмотрел в ту сторону и чуть не выронил меч. На земле лежали две девушки, судя по всему, мать с дочерью.
Та, что была старше, лежала, широко раскинув ноги, в красивом зеленом платье, залитом кровью. Вместо одного глаза, сплошная опухоль.
Вторая, на вид лет шестнадцати, на ней платье отсутствовало вовсе, а вся грудь залита кровью из перерезанного горла. Мое проклятое воображение нарисовало картину произошедшего, и от злости челюсти сжались так, что зубы готовы были вот-вот полопаться.
Эти ублюдки напали на карету, воин отбивался, убил троих, но остальные все же скрутили его. В отместку за своих, они решили изнасиловать девчушку, явно его дочь. Жена бросилась её защищать, за что получила по лицу, а когда не пожелала успокоиться, её прирезали. Сделали свое грязное дело, заставив отца наблюдать за всем, а после перерезали дочери горло.
Как только я всё понял, первой мыслью было выскочить на дорогу, и рубить, кромсать, резать, вырывать им глаза. Заставлять жевать свои собственные яйца, и снова рубить, кромсать, резать…. Нет, злостью это не назовешь. Это бешенство, лютая ненависть.
Я представлял, как заживо снимаю с них шкуру, как они вопят, молят о пощаде, а я смеюсь и продолжаю. Нет, просто смерти они не заслуживали, это было бы слишком легко. Я желал, чтобы они мучились бесконечно долго. Готов поспорить, выскочи в тот момент из кустов Калхен, и предложи продать душу, за такую возможность, я бы даже думать не стал.
Но, как вы понимаете, я был обычным человеком из двадцать первого века. Я из того мира, где люди проходят мимо, когда других грабят и избивают. Нам ведь, по большей части, плевать на остальных, лишь бы своя шкура была цела.
Нет, я вовсе не трус, вы не подумайте. Я понимал, что ничего не смогу сделать. Ну, убью я одного, выскочив неожиданно из кустов, а дальше они очухаются, и я присоединюсь к числу их жертв. Больше всего меня пугала не смерть. Что страшного в смерти? Рубанут поперек горла, и почувствовать ничего не успеешь. Но ведь этим мало просто смерти. Они заставят меня помучаться, как заставили страдать этого несчастного. И не важно, что со мной нет жены и дочери, они найдут способ. Поэтому я просто сидел, не в силах уйти, и не в силах изменить что-либо.
– Ладно, пора кончать с этим. Чего доброго, разъезд появится.
Произнес самый здоровенный из них, с мечом в руках. Он, видимо, был главарем этой банды, а меч, скорее всего, принадлежал рыцарю в доспехах.
Я с ужасом понял, что сейчас произойдет, и смотреть на это мне совсем