Альбер Руссель, надо полагать, ни высший, ни особенный, ни исключительный, ни изрядный, ни редчайший, ни отсутствующий в природе.
Мне за него обидно, но он все равно мне нравится – и, надеюсь, знает об этом.
Чтобы получить эту самую Итало-Академическую Премию, следует иметь внутри себя нравственный устой, настой, некую – позволю себе выразиться – «закваску».
Эта «награда» присуждается по конкурсу. Ее дают раз в год – летом – и обязательно самому заслуженному. Ее дают только тем кандидатам, которые «кажутся такими, что кажутся такими, что кажутся»… совсем неказистыми.
Быть лауреатом Римской премии означает много. Это безупречное определение. Оказавшись перед таким лауреатом, вы уже предупреждены и знаете, чем рискуете. Ибо Римская премия – «тверда», ее ценность не имеет себе равных. И вам, «одураченному», сказать тут нечего.
Как подумаю, что даже Дебюсси называл этих людей «дорогими товарищами»!
Он часто вспоминал о «Фобур-Пуассоньер» (не могу не отметить, что эти воспоминания были навязаны его памяти исключительно неискоренимым оболваниванием).
Так, он не нашел в себе сил отказаться от участия в Высшем Совете Консерватории. Он очень рано стал жертвой консерваторского обучения, хотя впоследствии и пытался как можно энергичнее исправлять его изъяны.
Весьма лестно и курьезно то, что Римская премия все еще пользуется некоторым престижем. Многие почитают лауреата выше его «мелких приятелей», принадлежащих к какому-то другому виду.
Нет же! – говорю я вам. Он такой же. Ни хуже, ни лучше; он в точности подобен остальным… М-да.
Не думаю, что ошибусь, если из списка лауреатов Римской премии выберу самых замечательных композиторов последнего века: Берлиоза, Гуно, Бизе, Массне и Дебюсси.
Франк, д’Энди, Лало, Шабрие и Шоссон не были лауреатами Академии: они – любители.
Художники – благодаря Мане, Сезану, Пикассо, Дерену, Браку и прочим – освободились от гнета привычной косности. На свой страх и риск они спасли Живопись – как и художественную мысль – от извечного и всеобщего тотального отупения.
И чем только мы им не обязаны!
У славных литераторов нет Римской премии; они пользуются этой привилегией и вызывают зависть: они самые счастливые на свете – на этом свете вообще и в высшем свете, в частности. Хотя и тот и другой – очень светские.
Мы знаем, что университетские степени никак не влияют на формирование литератора. И если бы оказалось, что литератор не умеет читать, то никто бы, наверное, даже не упрекнул его в этом.
Это был бы неграмотный литератор, только и всего.
У музыкантов все иначе.
Как часто нас удивляет странность их точки зрения – их слабого зрения.
Их