Асет, не привыкшая к вниманию мужа, слушала Толика, глядя на него во все глаза. Верила она ему или нет, или ждала того сладостного момента, когда он, дойдя до определённого градуса, привлекал её к себе и, не стесняясь детей, целовал в губы жадно и смачно. После этого он тащил её на руках на мужскую половину, откуда потом долго доносилось его сопение, скрип кровати и стоны матери.
Первый раз, когда Марина услыхала эти стоны, хотела кинуться в комнату спасать мать от садиста Толика, но случившаяся тут тётка остановила её:
– Не мешай, это она не стонет, а смеётся.
Действительно, после очередных стонов Асет ходила как именинница, раскрасневшаяся и помолодевшая, а Толик добавлял ей веселья, похлопывая по её широким, низко посаженным ягодицам. В первое время Асет одёргивала его за такие ласки, а потом привыкла и даже радовалась им.
– А что такого? – отбивалась она от выговоров тётки. – Меня Гейдар за всю жизнь даже за руку не потрогал, а этот всю зацеловал.
Работа на стройке и простые женские радости меняли Асет на глазах. Она стала намного бойчей, веселей и разговорчивее. Если в былые времена она боялась слово сказать про своего мужа, отделываясь от любопытных русских соседок фразами: «Да, всё хорошо, только работает много», то о Толике она говорила восторженно и с большим удовольствием, передавая соседкам небылицы, которые он ей про себя рассказывал. Те делали вид, что верят, а про себя болтали, мол, силён Толик по этой части, раз так эту тихоню раззадорил. Правда были и те, которые поговаривали, что не только женское счастье принёс Толик в дом, но и беду, которая уже вызревала за вечерними посиделками за семейным столом. Привыкшая во всём угождать мужу, Асет не могла отказать и Толику в его непрерывных просьбах – выпить вместе с ним. Вначале она делала вид, что пьёт налитое ей вино, ну а потом привыкла и полюбила горьковатый привкус белого крепкого, которое в основном употреблял сожитель. Нравилось ей ощущение тепла и расслабления, разливающегося по всему телу после первого же глотка вина. В такие минуты боль от потери любимого, которую она тщательно прятала от всех, отступала, и ей начинало казаться, что она действительно счастлива рядом с этим пропахшим табаком и водкой разухабистым Толиком.
Не только вечно ворчавшая на племянницу тётка, но и Марина стала замечать, что мать как-то странно ведёт себя после ужинов с «этим дядькой» (по-другому дети его не называли). Всё стало понятно, когда после обильного застолья Асет упала вместе с тащившим её в спальню Толиком. Марина долго пыталась её поставить на ноги, но та, тяжело хрипя, никак не могла подняться. Тётки в этот вечер не было, брат был на соревнованиях, и перепуганная Марина побежала к соседке.
– Мама умирает! – закричала она, влетев в дом Алефтины.
– Как же, умирает, – поставила диагноз Алефтина,