Тем временем на нижнюю станцию прибывает небесно-голубой вагончик. Его появление самым положительным образом сказывается на всеобщем настроении. Кажется, даже печальное лицо мужика на миг озаряется улыбкой. Мне и самому становится радостно – я давно не катался на фуникулере и даже успел по нему соскучиться. Я проскакиваю в открывшиеся дверки и занимаю свое любимое место – в нижней части, у окошка, откуда открывается прекрасный вид на город.
Всего через несколько мгновений я наверху. Вояж в этой скрипящей жестяной банке оказался слишком коротким, и я не успел как следует им насладиться. На выходе из станции я замечаю подозрительного мужика с огромным рюкзаком, из которого выглядывает черенок лопаты, а так же старого знакомого – бродягу Арлекина. Он все еще жив, надо же! Как всегда, углубившись в свои мысли и что-то нервно нашептывая, он проследовал мимо, не признав во мне старинного приятеля. Я не стану за ним гнаться, не сегодня: я не в духе. Но я искренне рад, что старик еще с нами. Давно я его не видел, думал – издох, допился до чертиков… Но нет, жив еще, старая каналья!
Появление бродяги вызвало во мне прилив воспоминаний о былой жизни, о былой моей беззаботной жизни, в которой не было места сомнениям и лишним мыслям. Много воды с тех пор утекло. Я изменился, мир вокруг меня тоже изменился, и только старый уличный пес Арлекин все такой же – лихой танцор и пропойца, хитрец и бездельник, знающий жизнь с какой-то особой, мне, пожалуй, неподвластной стороны. Я рад, я чрезвычайно рад, что он еще топчет своими стопами эту грешную землю.
Воспоминания. Нахлынули, стервецы. Как много всего меня связывает с Киевом! Тут я родился и вырос, тут прошло мое детство и большая часть сознательной жизни, но в последнее время я совсем перестал понимать этот город. Что-то изменилось, и каждый раз, когда я принимаюсь размышлять о Киеве, я чувствую горечь и ностальгию. Все новое, что появляется в городе, ему совершенно не подходит, а чаще всего и вовсе вредит. Сколько бы ни старался, я не могу заставить себя относиться к Киеву так, как когда-то. Я помню его совсем другим – тихим, спокойным и интеллигентным. Жизнь здесь всегда текла удивительно неспешно и размеренно, словно на курорте. В Киеве ничего никогда не происходило, и ему было присуще любимое многими провинциальное обаяние. Это был уникальный город – при своем размере и статусе столицы, быт тут мало чем отличался от быта в деревне. Но теперь это безликий, серый город. Разве у Киева осталось лицо? Разве он по-прежнему чем-то отличается от сотен других городов?
Быстрым шагом я пересекаю площадь перед монастырем, и проскочив заполненный автомобилями перекресток попадаю в густой поток самой разношерстной публики, фотографирующей