– Тут, видишь, можно, чтобы свет рассеянный, а можно так – лучом… – продолжал Серега.
Мне захотелось иметь фонарик. И именно этот. А не тот, который продавался в магазине «Свет» и стоил 2 рубля 50 копеек.
– Поменяй мне его на что-нибудь, – сказал я.
– Ты что! Нет. Это же заграничный. У нас такие не продают… Впрочем, если хочешь, то… За монету.
– За монету?
– Ну да… Я же собираю… А тебе зачем одна?..
Услышав наш торг, сидевший за столом в саду Сережин дедушка (полковник МВД в отставке) спросил:
– А что за монета?
Я дал ему посмотреть. Он посмотрел и молча вернул мне ее.
– Ну так что? – спросил Серега.
– Ну ладно, давай, – согласился я.
Серега засуетился.
– Это ты, Котька, правильно решил… На что тебе одна монета… А фонарик – он для любого дела пригодится… Вот даже на даче… Летом. Захочешь ночью куда-нибудь пойти, и есть свой фонарик… Знаешь, я даже что? Я тебе еще к фонарику дам пачку жвачки и вот этот пакет… Сейчас такие пакеты – самый писк!
Мы поменялись. Я получил фонарик, пачку жвачки и полиэтиленовый пакет с женским задом в джинсах и надписью Lее.
А за это отдал медаль. Со стихами:
«…Россия вспрянет ото сна…»
Наблюдавший за нашим обменом Сережин дедушка (полковник МВД в отставке) ничего не сказал.
Он же ведь был не мой дедушка.
Нюрка
⠀
Жила в деревне, где мы на лето снимали кусочек дома, девочка-даун. Она была местная. Звали ее Нюрка. Так ли звали ее «по паспорту» – хрен его знает. Но ее так все называли. Была она года на 2—3 старше основной массы детей, с которыми я общался-дружил-играл. Семья Нюрки проживала в самом конце деревни, почти у леса. Мы тогда еще обитали в середине деревни, где в основном и тусовались. Там около забора дома одной девки лежало распиленное вдоль толстое бревно, которое служило нам лавкой, где мы ежедневно (а подросши и ежевечерне) отирались, доводя своим смехом и разговорами некоторых родственников этой девки, которые имели привычку пораньше лечь спать.
Нюрка же коротала свою жизнь, сидя на лавочке в конце деревни у леса. Чаще в одиночестве, иногда с какими-то старухами, возможно, ее родственниками. Дети с ней не общались, на велосипедах не катались, купаться не звали… И даже больше – боялись ее внешнего вида. Очень уж непривычным взглядом провожала она проходящих мимо. Я ни разу не видел, чтобы кто-то остановился, подошел к ее лавочке и заговорил с ней. Одевалась она в растянутую выгоревшую до серого цвета футболку (треники), в треники-штаны и такую же застиранную юбку поверх этих штанов. Если было жарко, на голове ее была грязная (некогда белая) кепка «Речфлот» с прозрачным, но треснутым козырьком зеленоватого цвета.
И вот как-то в погожий летний денек наша семейка пошла за грибами. Бабушка, мама и моя 3-летняя сестра, сидящая в коляске. Мама, толкая коляску, шла чуть впереди, а мы с бабушкой за ними. У меня была небольшая корзинка.
Уже