20 августа, дома, моя комната.
Так и случилось, мои страхи оправдались. Когда я пришла после длительного отсутствия в туалете, я ожидала увидеть на лицах ребят что угодно, кроме довольных улыбок. Я думала, что Макс сейчас начнет спрашивать, все ли со мной в порядке, а Лилли будет что-то фыркать и язвить. Но нет, оказалось, что, когда я ушла в туалет в руках с тетрадкой, Макс спросил мою сестру, зачем мне тетрадь. Тут-то Лилли и растрепала ему о том, что я веду дневник и записываю туда все-все. И что ушла я, скорее всего, надолго. Поэтому, когда я уже, собственно, вернулась, Митчем сказал мне, пока я устраивалась на своем месте:
–Нэнси, я думаю, что тебе не стоит бегать всякий раз в туалет, когда ты хочешь что-то записать. Не волнуйся. Я точно подсматривать не буду. Так что в самолете ты и твой дневник со всеми вашими тайнами в полной безопасности. А теперь простите, девушки, я собираюсь поспать. Нэнси, если позволишь, я уберу этот чертов подлокотник с твоей стороны, а то я облокачиваюсь на него и тревожу руку, на которой у меня травма.
Я кивнула. А что мне оставалось, сказать ему, что мне будет не слишком комфортно сидеть рядом с ним, плотно касаясь друг друга? Он бы обиделся. Так что пришлось согласиться. Макс подмигнул мне и убрал подлокотник, разделявший нас. Его рука оказалась совсем рядом с моей. Чтобы отвлечься от хода этих мыслей мне пришлось повернуть голову и смотреть в окно. Через пару минут я закрыла шторку на своем окошке и поудобней устроилась, чтобы уснуть. Я хотела всего лишь подремать несколько минут, но провалилась в сон. Тут-то и случилось самое ужасное. Во сне я вся почти легла на Макса. Ну, точнее я положила свою голову на его плечо, а сама прильнула к нему поближе. Он был очень теплым. И очень мягким. Проснулась я тогда, когда объявили посадку. Оказалось, что Митчем уже давно не спит, а просто смотрит на меня. Он не соскреб меня с себя, он не оттолкнул наглую девчонку к стеклу, он даже не попытался разбудить меня. Макс просто тихо сидел и наблюдал, как я сплю. А когда я соизволила открыть ясны глазоньки, он просиял довольной улыбкой и сказал:
–Ну что, красавица, выспалась?
Он назвал меня красавицей. Он был счастлив, что я проснулась. И был счастлив не потому, что это значит, что я тут же свалю с его плеча. Просто был счастлив, что теперь может поговорить со мной. Я замялась, а потом пролепетала:
–Ой, Макс, прости, что я вот так вот. Тем более, на больную руку. Ой-ой. Прости.
И только тогда я осознала, что тупо улыбаюсь ему в ответ и смотрю в его невероятно красивые зеленые глаза. А еще я поняла, что я все еще лежала на нем, и что мне это чертовски нравится. И тут я отпрянула, задев руку Макса, а он сцепил зубы от боли. Потом он мне ободряюще шепнул на ухо:
–Не