Поясним: в Российской империи евреям разрешено было жить главным образом на Украине и в Белоруссии (эти территории входили в состав Российской империи, как и впоследствии в состав Советского Союза). В Москве, Петербурге и других крупных городах разрешалось жить из евреев только купцам 1-й гильдии и тем, кто получил диплом об окончании университета. А окончить его еврею было совсем непросто, поскольку существовала так называемая процентная норма – и в гимназию, и в университет принимали не более 3 – 4% евреев от общего числа поступающих. Изменить это положение еврей мог, приняв крещение, – тогда он получал права, равные с другими подданными императора. Но – нередко терял связи с родными, исповедующими традиционную религию этого народа – иудаизм. Трагическая черта дореволюционной жизни – погромы: агрессивные невежественные люди, привыкшие искать в ком-то другом причины своих жизненных трудностей и вообще проблем России, шли громить еврейские лавки, разорять дома, бить и убивать людей чужой веры, иных обычаев. Одни русские убивали, а другие, наоборот, прятали еврейские семьи (обычно многодетные) в своих домах и выставляли иконы в окнах, показывая, что здесь, мол, живут православные. И честные русские молодые люди присоединялись к еврейским дружинам самоообороны – чтобы защищать женщин, стариков и детей от гибели. Иногда доходило и до настоящих боев.
Житков описал один из эпизодов такого боя в автобиографическом очерке «Храбрость», где главная тема – юношеская проверка своей храбрости, боязнь трусости. Он с детства «не столько боялся самой опасности, сколько самого страха, из-за которого столько подлости на свете делается». Размышлял над примерами храбрости: «Вот черкес – этот прямо на целое войско один с кинжалом. Ни перед чем не отступит. А товарищ мне говорит:
– А спрыгнет твой черкес с пятого этажа?
– Дурак он прыгать, – говорю.
– А чего ж он не дурак на полк один идти?
Я задумался. Верно: если бы он зря не боялся, то сказать ему: а ну-ка, не боишься в голову из пистолета стрелять? Он бац! И готово. Этак давно бы ни одного черкеса живого не было». И приходит к такому выводу: «Зря на смерть не идут».
И дальше описывает, как «вот про это зря» видел наглядную картину во время еврейского погрома. «Читали, может быть, про эти времена? Но читать одно. А вот выйдешь на улицу часов в семь хотя бы вечера и видишь: идет по тротуару строем душ двадцать парней в желтых рубахах. <…> Дружина "союза русского народа". <…> Приходит ко мне товарищ. Приглашает дать бой дружине. Днем, на улице. Я ни о чем другом тогда не подумал, только: неужто струшу? И сказал: "Идет". Он мне дал револьвер. А за револьвер тогда, если найдут, – ой-ой! Если не расстрел, то каторга… наверняка. Уговорились где, когда. "И Левка будет". А Левку я знал. И удивился: Левка был известен как трус… Он боялся по доске канаву перейти. Воин! <…> Мы растянулись вдоль улицы под домами. Вот и желтые рубахи. Улица сразу опустела: еврейский квартал. <…> У меня сердце работало во всю мочь: что-то будет? <…> Все равно найдут. Стрельба на улицах… Военный суд. Виселица.
Вдруг