Я оглядел двор.
Был он небольшой, глухой, с единственной парадной, дверь в которую была чуть приоткрыта.
И оглядев его, я понял, что потерял то высочайшее водительство, которым обладал еще несколько минут назад, что я попал совсем не туда, куда стремился, и я мучительно не могу осмыслить – и это самое важное для меня, – почему именно в этот двор привели меня мои ноги.
Внезапно я забыл лицо юной женщины, которую разыскивал. Невидимая волна, пролетевшая по моей зрительной памяти, смыла его начисто, не оставив ни теней, ни линий, и только память умственная еще хранила в себе пустую неодушевленную фразу, которая и закрепилась в ней потому, что я много раз повторял ее: «Как она прекрасна!»
Со мной произошло подобное тому, что случилось с апостолом Петром, когда он по воде шел к Христу, но вдруг усомнился в том, что такое могущество ему, апостолу, дано и, главное, что такое чудо вообще может быть здесь, на Земле, и стал тонуть.
«Однако так нелепо это не может разрешиться, – сказал я себе. – В конце концов, в какие моменты я ошибался: когда шел за ней, ехал с нею в автобусе, сидел в темном эркере, ринулся ее искать, наконец, пришел сюда, в этот двор, или сейчас, когда вдруг осознал, что все происходящее – пьяный бред?»
Стремительно вошел я в парадную.
Запахи камня и теплого сухого воздуха, исходящего от горячего радиатора парового отопления, окружили меня. В этих запахах обитала история человеческих жизней по меньшей мере за полтора последних столетия государства российского. Квадратные каменные плиты, на которых я стоял, были протерты сотнями тысяч ног до плавных гладких углублений. Впереди круто уходила вверх лестница со сколотыми и сточенными ступенями разной высоты. И свод над ней был арочный, каменный. Одна на всю площадку, справа темнела квартирная дверь, обитая исполосованной ножом кожей и имевшая старинный механический звонок – наружу торчал на оси медный барашек.
Я повернул барашек.
Звонок курлыкнул слабо, осторожно.
И мне стало не по себе от этой его осторожности.
Тишина занимала все пространство лестничной площадки.
Наконец за дверью послышались шаги.
Подойдя ко мне вплотную, кто-то прижал ухо к моему сердцу.
Молча, мы стояли друг против друга, разделенные лишь толщею деревянной двери.
– Кто? – спросил пожилой женский голос.
– Откройте, пожалуйста! – сказал я.
– А что вам нужно?
Вдруг я почувствовал унизительный комизм моего положения.
– Я хотел бы кое о чем спросить у вас.
Фраза вышла скомканной. Я понял: та, за дверью, уловила по моему голосу, что я пьян.
– Не открою, – ответила она. – Спрашивайте оттуда!
– Хорошо, – сказал я. – Здесь