Ваньке было приятно слышать об этом, и он невольно смягчился, уже по-дружески глянул на приятеля:
– Приходи вечером на огороды, костер запалим.
– Картоху печь будем, вот здорово! – обрадовался Симак и добавил:
– Птиц пора ловить, огород-то уже весь убрали?
– Картошку осталось просушить, – по-хозяйски ответил Ванька…
И вот он в передней за столом учит уроки: отложив букварь, торопливо пишет в тетради строчки букв, часто обмакивая перо в фарфоровую чернильницу и стараясь побыстрее закончить. От этого на листе появляются кляксы, но Ванька накрывает их промокашкой, и урок готов.
Входит чем-то расстроенная бабушка и, всхлипывая, бестолково мечется по кухне. Не успел Ванька как следует удивиться, появляется дед. Кряхтя, он влез на лежанку и, пошарив на запечке, достал длинный нож-финку:
– Ну, я пошел, мать, – озабоченно посмотрел на бабушку и ушел.
Ванька встревоженно вскочил и бросился к бабушке:
– Куда дед пошел, Борьку колоть?
– Пойдем-ка, милок, – бабушка увела его в спальню и, усадив на сундук, присела рядом, – што поделаешь, судьба его такая…
Ванька подозрительно часто зашмыгал носом и отвернулся.
– Ты уши-то заткни, так легше будет.
Он закрыл уши руками и настороженно прислушался: вроде тихо.
– Привыкли, чай, к нему, – сквозь слезы бормотала бабушка, – взрастили…
И вдруг даже сквозь заткнутые уши прорезался истошный пронзительный Борькин визг и оборвался, а Ванька заплакал, уже не прячась.
– Помогать пойду, – вздохнула бабушка и нехотя побрела на улицу.
– Борька, зачем они тебя так, Борька, – шептал Ванька, сидя в одиночестве и дав волю слезам, затем встал и робко вышел, все еще не веря в случившееся.
То, что он увидел, заставило его содрогнуться от ужаса и отвращения: страшная картина распяленной туши потрясла его, и он замер, не в силах отвести глаз от того, что еще недавно было живым и веселым боровом…
Туша висела в сарае вниз головой и покачивалась, когда дед поворачивал ее, а сосед палил шерсть, водя пламенем горелки по шкуре.
В сторонке бабушка проворно разделывала на дощатом столе внутренности, от вида и запаха которых Ваньку замутило, и он бросился в сад…
Красные языки пламени жадно лижут ботву, трещат стебли и сучья, разгорается костер, и вот уже во всю гудит пламя, освещая лица очарованных необыкновенным чудом мальчишек и еще более сгущая сумерки.
У Паньки в руках котелок с картошкой, и он преисполнен важности.
– Пора в поход отправляться, а то холодно будет, грязь, – Ванька смотрит на развалившихся вокруг костра друзей, ожидая поддержки.
– В следующее воскресенье отправимся, – решает Сашка, – да, Симак?
Симак молча соглашается, оглядывая огороды:
– Здесь сети с утра как раскинем, и щеглы наши будут, – мечтает он вслух.
– Мне синицы нравятся, – возражает Ванька и тяжело вздыхает.
– Щеглы умнее синиц, – авторитетно