Разделив учение об уме на учение о теле и душе, преимущественно в их разделении, Аристотель не ставит в центр внимания непосредственного предмета исследование человека как выражение единства души и тела. О нём он говорит преимущественно косвенно, при рассмотрении отдельных аспектов взаимодействия души и тела, что делает само присутствие человека в его формальной логике достаточно иллюзорным. Тем самым формализуется и мышление, рассматриваемое вне его единства с телом, ибо мыслит и действует именно человек, а не тело или душа, отдельно взятые, либо формально-логически соединённые. Поэтому мы получаем не живое мышление, а совокупность правил, соблюдение которых уже не является собственно мышлением, а скорее обособленной от него технологией, имеющей собственные законы функционирования.
Это находит своё выражение в понимании им сущности вещей как нахождении ими своей формы, фиксируемой в их определении как цель (выше уже говорилось об определении им дома как укрытия для спасения человека от дождя, холода и жары, что, понятно, может быть лишь одной из сторон, характеризующих целевое назначение дома). Своей внешней стороной в таком её истолковании она выступает логикой нахождения сущности вещи, как видим, далеко не исчерпывающей, не вбирающей в себя всей полноты проявлений дома. Ведь когда дом построен, строительство прекращается, а именно строительство здесь выражает живую мысль, её движение. Описание строительства не есть мышление как таковое. Так обстоит дело и с описанием мышления и самим мышлением. Получатся, что Аристотель не знает живого мышления, которое исчезает в разработанной им технологии представления, суждения, умозаключения и т.п., формально-логического мышления, продолжая отождествлять себя с ней. Тем самым, между изучаемой вещью, проблемой и познанием возникает вторая серьёзная пропасть, иллюзорно, а не фактически преодолеваемая. Создаётся видимость вещи вместо действительной вещи. При этом формальная логика оказывается виновной в подмене подлинной вещи её видимостью.
Рассматривая Аристотеля как автора формальной логики, необходимо учитывать важное замечание А. Ф. Лосева о туманности самого термина «формальная логика» в его применении к Аристотелю. По мнению А. Ф. Лосева, сам Аристотель не настолько очистил её от онтологии, чтобы можно было бы отнести к её характеристике современные представления о формальной логике8.
Тем не менее, то, что стало называться формально-логическим методом мышления и познания, сплошь и рядом подтверждается в таких его работах, как «Метафизика» и «О душе».
В связи с этим можно привести несколько примеров, характеризующих отделение мышления от вещей: «Ложное и истинное не в вещах, а в рассуждающей мысли», «связывание и разъединение находится в мысли, а не в вещах».
Подчиняясь формальной логике, Аристотелю