Весь день она просидела, ничего не делая. А что делать? Вечером пришла Анфиса Романовна, принесла трудовую книжку с записью об увольнении по собственному желанию. Что-то говорила, виновато улыбаясь. Наверное: «Не переживайте, все как-нибудь образуется». Это Людмила Петровна, видимо, по губам прочитала. Когда она ушла, Людмила Петровна опять сидела, безучастно глядя в окно, за которым шел бесшумный дождь. Вскоре дождь закончился. Небо прояснилось, высыпали звезды. Наступила ночь. Но соловьи, которые с начала мая не давали спать, в ту ночь не пели. Странно.
Наступило утро. Сосна, которая росла на пригорке напротив окна, проснулась, зашевелила ветками, отряхивая остатки сна и капли влаги. Людмила Петровна, не сомкнувшая глаз, долго стояла у окна, смотрела, виновато улыбаясь старой знакомой. Пожала плечами, словно извиняясь за то, что собиралась сделать, встала и прошла в кухню, где хранились лекарства. Достала из дальнего угла шкафчика упаковку, которую покупала маме от аритмии, но потом они прочитали, сколько там противопоказаний, и решили, что пить не станут. Долго, старательно освобождала таблетки из трех блистеров, пока не получилась целая горка. Наверное, это быстро и небольно, сердце остановится, и все. Оставаться жить больнее.
Налила в стакан воды, ухватила штук шесть или семь голубых пилюлек и проглотила их. Зазвонил телефон. Звонка Людмила Петровна не услышала, но увидела, как замерцал экран лежавшей на столе трубки и высветилось имя абонента – «мама». Ее охватила привычная паника: так рано мама никогда не звонила, а если звонит, значит, случилась беда. Мама была старенькой, как у них говорили про стариков, переживших войну, «изробленной», и Людмила Петровна больше всего на свете боялась однажды утром позвонить, а там не возьмут трубку. Сама мама звонила тоже редко, в крайних случаях, потому что телефона побаивалась и считала его баловством.
– Людмила… – Голос в трубке тихий, еле слышный. Но она услышала!
– Мама! Что?! Мамочка, я сейчас буду! Сейчас, подожди, я через минуту!
Задыхаясь, она влетела в дом, впервые в жизни встретивший ее слепыми окнами, закрытыми ставнями, как бельмами. Мать – тоже впервые в жизни – не встретила на пороге. Она лежала на кровати в горнице, изжелта-бледная, с темными кругами под глазами.
– Мамочка! Слава богу! – бросилась к ней Людмила Петровна. – Что? Сердце? Сейчас, сейчас! Ты потерпи, мы «Скорую»… Хорошо, что позвонила, умница! Ты не молчи, мамочка, скажи что-нибудь!
Трясущимися руками она набирала домашний телефон фельдшера Надежды Петровны, с отчаянием понимая, что «Скорая» из райцентра может не успеть. Уже так бывало, с тех