– Сеньоръ… Сеньоръ… Сеньоръ!..
И, захвативъ пустую чашку съ остатками хлѣба, она бросилась бѣжать: ей хотѣлось какъ можно скорѣе спрятаться въ кухню. Послѣ такого ужаснаго извѣстія домъ внушалъ ей страхъ. Кто-то долженъ былъ ходить по величественнымъ заламъ другой части зданія; кто – именно, она не могла себѣ объяснить, но кто-то, разумѣется, пробудившійся отъ вѣкового сна. Этотъ дворецъ, несомнѣнно, имѣлъ душу. Когда старуха оставалась въ немъ одна, мебель трещала, какъ будто разговаривала между собой, колебались шпалеры, приводимыя въ движеніе невидимой силой, дрожала въ углу золоченая арфа бабушки дона Хаиме, она не испытывала страха: Фебреры были добрые люди, простые, великодушные къ своимъ слугамъ. Но теперь, послѣ такого извѣстія!.. Старуха съ нѣкоторой тревогой думала о портретахъ, украшавшихпь пріемную залу. Какія были бы лица у этихъ сеньоровъ, если бы до нихъ донеслись слова ихъ потомка! Какъ поглядѣли бы они!
Допивая остатки кофе, приготовленнаго для барина, мадò Антонія, нѣсколько успокоилась. Теперь она испытывала не страхъ, а глубокую скорбь объ участи дона Хаиме, словно ему угрожала смертельная опасность. Закончить такъ родъ Фебреровъ! И Господь потерпитъ это? Чувство презрѣнія къ барину вдругъ заступило мѣсто старииной нѣжности. Въ концѣ концовъ, бездѣльникъ, забывшій вѣру и добрыя нравы, спустившій остатки родового состоянія! Что скажутъ его слааные родственники? Какой позоръ для тетки, доньи Хуаны, благородной сеньоры, самой святой на островѣ, гордой, своими предками, которую одни въ шутку
другіе въ избыткѣ благоговѣйной почтительности называли «папессой».
– Прощай, мадò… Къ ночи вернусь.
Старуха ворчаньемъ привѣтствовала Хаиме, просунувшаго голову въ дверь на прощанье. Затѣмъ, оставшись одна, подняла рукн, призывая помощь Крови Христовой, Дѣвы Льюча, покровительницы острова, и удивительнаго въ Висенте Феррера, столько чудесъ сотворившаго, во время своего проповѣдничества въ Майоркѣ. Еще одно чудо свяитель – чудотворѣцъ! надо предотвратить чудовищное дѣло, замышленное ея сеньоромъ!.. Пусть скатится съ горъ глыба и навсегда преградитъ путь въ Вальдемосу; пусть опрокинется экипажъ, и дона Хаиме принесутъ четыре человѣка… все лучше, чѣмъ такой позоръ!
Фебреръ прошелъ черезъ пріемную, открылъ дверь на лѣстницу и началъ спускаться по мягкимъ ступенькамъ. Его предки, какъ вся знать острова, строили en grand. Лѣстница и подъѣздъ занимали третью часть нижняго этажа дома. За лѣстницей тянулась своеобразная итальянская ложа, съ пятью арками, покоившимися на тонкихъ колоннахъ, а по концамъ ея двѣ двери вели въ верхнія крылья зданія. По срединѣ ея перилъ, поставленныхъ на выступѣ лѣстницы, противъ сѣней, находился каменнный гербъ Фебреровъ съ большимъ желѣзнымъ фонаремъ.
Спускаясь, Хаиме палкой постукивалъ по песчанымъ камнямъ ступенекъ или дотрагивался до большихъ глазированныхъ амфоръ, украшавшихъ площадки лѣстницы: амфоры отдавали ударъ