И всё это время она непрерывно изучала психологию влияния, методы контроля и подчинения. Она была верна принципам учения, словно самый преданных монах в культе «Нового Солнца». Она верила, что призвана сделать этот мир лучше и чище.
Каждому человеку дарована работа, как имя при рождении. Все потаенные желания он может реализовать с помощью своего двойника. Была лишь одна проблема: некоторые люди не могли справиться со своими потаенными желаниями…
Когда Марии исполнилось двадцать пять лет, просидев семь лет над бумагами в тесной коморке, она получила первое настоящее задание по зачистке. Нужно было совершить арест женщины, которая (по слухам) незаконно танцевала, тогда как работала штукатуром.
Мария приготовилась сделать это с достоинством, но без шума. Ей не нравилось унижать людей. Она сама прошла слишком долгий путь унижений. Надев свою самую чистую форму и водрузив на голову фуражку, она и еще четверо сержантов отправились на задержание. Вот только всё пошло не по плану. Не по ее плану.
Стоял темный промозглый ноябрьский вечер. Влага проникала в дымоходы и сквозь одежду, скользила по тротуарной плитке и стонала в ветках деревьев. Сержанты дождались окончания рабочего дня рыжеволосой девушки. Маша сделала шаг, но ее остановили.
– Не рыпайся! Это наша работа.
И Мария умолкла, не привыкнув перечить старшим по службе.
Они перехватили девушку в темном переулке. Они должны были задержать ее. Просто задержать и привести на допрос. Наверняка, всё оказалось бы просто недоразумением. Ей сделали бы предупреждение и отпустили. Флора, так ее звали. Красивое имя. Точно не из приюта. Такие имена умеют давать только настоящие состоятельные родители. Флора. Держишь эти звуки на кончике языка, сосешь их, как леденец, и представляешь себе маленький дом, окруженный яблонями. Перекатываешь его во рту – и видишь розовые кусты, двух щенков на лужайке. Флора…
Один напал на нее сзади, стукнув по затылку резиновой тонфой, другой повалил на землю, срывая одежду. Она была красивая. Но она не кричала, только слабо пыталась высвободиться из сковавших ее «объятий» мучителей. А Мария просто стояла, оцепенев от ужаса. Желудок наполнился тяжестью, а сердце покрылось коркой льда. Пока они терзали ее плоть раз за разом, снова и снова, она просто стояла там…
В это самое мгновение мир перестал существовать в трех измерениях и словно бы распался на множество пикселей, разлетелся, как осенние листья, в разные стороны. Мир был разорван на множество кусочков.
Они бросили девушку в темном переулке с разбитой головой и искалеченной добродетелью. Никто не говорил об этом, все хранили жуткое молчание, и это было страшнее всего.
Мария сняла выглаженную форму и фуражку. И больше никогда не надела. Она ушла, сбежала, поджав хвост, зализывать раны, сменила имя. Не хотела больше этого размалеванного – «Мария». Ее имя представлялось ей теперь испачканной салфеткой, грязной. Она взяла теперь имя почище и разорвала веру в свои идеалы, как художник рвет неудачные наброски. Разорвала на мелкие кусочки. Но не забыла. Заставляла себя помнить об этом. Снова и снова резала свое сердце.
2
Перейдем сразу к делу. Я движим целью узнать, куда исчезают люди. Они пропадают бесследно, их портреты в немом вопросе глядят на меня со столбов. Они никогда не вернутся домой. И моё жаждущее узнать правду сознание рисует картины жутких преступлений, или, может быть, невиданной никем смерти, и даже потусторонних миров, колодцев, скрытых от взоров, дверей, открывающих вход, но не выход.
Вы когда-нибудь были свидетелем собственной смерти? Нет? Я был. Я и сейчас наблюдаю это. Я вижу, как мое тело опускают в безымянную могилу. Мне всё простили, ведь я создал мечту. А потом уничтожил ее. Говорят, самое благородное, что можно совершить для своих любимых, – это убить их. Тогда мы живем в самом милосердном из миров.
Я вижу, как моя сестра оплакивает меня и собирает вещи. Но я же здесь. Я рядом. И всё-таки мы далеки друг от друга.
Хочу прояснить кое-что: меня никогда и не было. Я умер в тот самый день и час, когда появился на свет. Звучит, наверное, невероятно. Хотя я не знаю, что у вас, у потомков, будет считаться вероятным. Возможно, война, которую мы ведем сейчас за собственные души, никогда и не будет выиграна. Об этом мне снились кошмары. Просыпался в холодном поту и захлебывался собственным ужасом. Какое, должно быть, печальное зрелище. Я омерзителен, потому что осознаю, что ничего не могу сделать