И вот до чего доходил я в соблюдении уединенности. Я удалялся в лесную чащу, я скрывался в ней и жил там. Когда я видел пастуха, или стадо, или людей, косивших траву, или того, кто собирает хворост, или обитателя леса, тогда я бежал от них, переходил из леса в лес, из джунглей в джунгли, из болота в болото, с холма на холм. И почему это? Чтобы они, Сарипутта, не увидели меня или я не увидел их. Как дикий лесной зверь, о Сарипутта, увидев человека, бежит прочь из леса, скрывается из леса в лес, из джунглей в джунгли, из болота в болото, с холма на холм, – точно так же убегал и убегал я прочь, чтобы они не увидели меня, чтобы я не увидел их. Вот до чего доходил я в практике уединенности.
Далее, о Сарипутта, там, где оказывались коровники, в которых находились коровы, когда пастухи уходили, я подбирался туда со своим горшком для воды и подбирал испражнения телят – молодых и сосунков. Пока у меня продолжали появляться испражнения, я питался даже собственными испражнениями, о Сарипутта. До таких крайностей доходил я, о Сарипутта, что питался нечистотами.
Затем, о Сарипутта, я скрылся в ужасной лесной чаще и жил в этой чаще. Настолько были велики ужас и отвращение перед этим проклятым лесом у людей, что каждый человек, страсти которого не были успокоены, входя в него, испытывал такую боязнь, что даже волосы на его теле поднимались дыбом.
Затем во время холодных, морозных ночей между восьмыми числами (лунного месяца), ночей, когда падал снег, – во время этих ночей я оставался на открытом воздухе, а дни проводил в лесном укрытии. И в последний месяц жары я оставался днем на открытом воздухе, а ночью в лесном укрытии. И вот, о Сарипутта, мне пришли в голову эти странные стихи, которых я никогда не слышал:
Опаленный, закоченевший и одинокий,
Обитающий в наводящем страх лесу,
Обнаженный, не имеющий огня, чтобы согреться,
Мудрец предан своим исканиям.
И затем снова, о Сарипутта, на поле, куда бросают мертвые тела, я ложился для отдыха на костях трупов. Пастухи подходили ко мне, даже плевали на меня, даже мочились, забрасывали меня грязью и даже совали мне в уши соломинки. Все же, о Сарипутта, я не могу припомнить, чтобы у меня появилась против них хоть одна злая мысль. Вот как далеко доходил я, о Сарипутта, в своем прощении».
(«Маджджхима-никая» I, 77–79)
10. Неудержимый страх и ужас
(Учитель описывает брахману свои первые переживания в упомянутой выше борьбе:)
«Тогда, о брахман, подумал я: "Предположим теперь, что в эти ночи, достойные внимания и заметные, в пятнадцатый и восьмой дни (лунного месяца), – предположим, я проведу их в лесном святилище, в святилище парка или рощи, в ужасных местах, где волосы встают дыбом, и сделаю эти святилища своим ночным приютом, чтобы мне можно было пережить самому весь этот неудержимый страх и ужас".
И вот, о брахман, на следующий раз, когда подошло время, я так и поступил и сделал эти святилища своим