– Если я потомок Свенейва, значит, я смогу приказывать летописцу?
– Ну да, коль станете королевой, – заверил Фил.
– Но как я ей стану? Мой муж жив…
– С вашего-то мужа мы и начнём, – Фил встал и налил вина. Бутылка почти опустела, но в комнате было ещё две. Может, он напьётся и выдаст что-нибудь важное? Ванда пристально изучала собеседника, пока он пил. Один вопрос вертелся у неё на языке.
– Объясни, – начала Ванда, – почему ты идёшь против своих? Почему ты сказал, что их вера не твоя? Ты же свергал Дайруса вместе с ними.
– По другим причинам. – Фил аккуратно поставил пустой бокал на столик. – Как по мне, я не верю, что сканналийцы сумеют вернуть старую веру. Наивно считать, будто горстка заговорщиков удержится у власти, вы не согласны?
– По-твоему, Дайрус вернётся? – не выдержала Ванда.
– Если выживет. – Фил уставился на неё, по спине Ванды побежали мурашки. – Но он не выживет, уж поверьте. Вы окажетесь единственной наследницей и станете королевой. Коли у Кэйрона хватит мозгов, он ухватится за вас, если ж нет… Он тоже не бессмертен, верно? Бессмертие возможно лишь по ту сторону Черты, но мы-то живём по эту.
– Есть не только Дайрус…
– Конечно, прикончить надо всех наследников, вы же понимаете? Их судьба решена.
Ванду передёрнуло: она впервые задумалась о троне всерьёз. Ни разу до этого её не волновало, сядет ли она на него. Как и её мать когда-то, Ванда не испытывала тяги к власти, презирая тех, кто воображал себя властителем над людьми и землями. По горским обычаям женщина вообще не имела права на власть, и когда-то Рижитта со смехом отринула предложение матери выйти за Айвариха. Ванда не помнила мать, но, судя по тому, что она знала, между ними обеими много общего. Она когда-то влюбилась в Георга, ради него готова была воевать с королём, жить в глуши, даже умереть. Матери повезло больше – её страсть нашла утоление в страсти мужа. Вот если бы Макс… Но и Макс не столько любил её, сколько хотел использовать. Наверное, он просчитал всё давным-давно, или кто-то просчитал это за него. Ванда не была высокого мнения об уме Макса.
– Скажи, когда Захар пообещал мне вернуть Макса живым, он врал? – вдруг спросила Ванда Фила.
– Он говорил правду, потому что это возможно, но он врал, потому что сам он на такое неспособен, – Фил уставился на струи дождя на стекле окна напротив. – Он брал вашу кровь для Летописи, а не для ритуала оживления мертвеца.
– Но его можно оживить?
– Вы этого хотите, моя госпожа? – Фил повернул голову, глядя исподлобья.
– Захар уверял, что если взять тело Георга