Спустя день после того, как на улице Хаусманнс-гате Клара расстегнула пуговицу у меня на пальто и ухватилась за мою блузку, она мне позвонила. Звонок застал меня в прихожей дома, где я жила с мужем и детьми, и сначала я никак не могла понять, кто звонит. Она еще раз представилась, до меня дошло, и я испугалась – я была не готова к общению. Клара спросила, не хочу ли я написать рецензию на одну книгу для журнала, где она работает. Мне не хотелось, у меня не хватало смелости, но отказаться мне тоже не хватило смелости. Она спросила, не приду ли я к ней домой на следующее утро, чтобы обсудить все поподробнее, мне не хотелось, но сказать «нет» не хватило смелости. Когда на следующее утро я пришла к ней, Клара собирала книжный стеллаж, и у нее ничего не получалось, в инструкцию она не заглядывала и пила джин. Я была за рулем, пить не могла, поэтому занялась стеллажом. Пока я закручивала шурупы, Клара сказала, что черт с ней, с рецензией, их журнал все равно на ладан дышит, издательству он не нужен, и чем ей теперь платить за квартиру? Ответа я не знала, боялась заразиться безденежьем. Она влюблена в женатого мужчину – так она сказала, и мое сердце заколотилось. Она беременна от него и на следующий день собирается сделать аборт, а если откажется, тот мужчина навсегда с ней распрощается. Помочь я ничем не могла, мне хотелось домой, хотелось джина, я собрала стеллаж и уехала, видеть Клару я больше не желала.
Воскресенье в Фредрикстаде, в старом городе. Желтые, красные и бурые листья на брусчатке, холодный дождь в воздухе. Наполненная тяжестью, я ходила по улицам. Не надо было мне рассказывать малознакомым людям о дачах и передозировке. Мне хотелось выговориться, но как это сделать, я не знала. Потом я наткнулась на одну из тех, кто сидел со мной в кафе, и она спросила, все ли у меня хорошо, словно сомневалась в этом. Она пригласила меня к себе домой – она жила в желтом деревянном домике в паре сотен метров, угостила кофе с яблочным пирогом, и слезы накрыли меня, а детство выплеснулось наружу, а она приняла мои слезы и спокойно рассказала о своем детстве. Вот только можно ли туда вернуться?
Когда я, стоя в дверях, уже собиралась уходить, она спросила, давно ли я с ним говорила.
«С кем?»
«С твоим братом».
Я не могла припомнить. Лет двадцать назад или даже больше.
«Позвони ему», – сказала она, а я слабо улыбнулась. Она просто не понимает, как на самом деле обстоят дела. Но мы с ней обнялись, будто обмениваясь подарками, и когда я зашагала к калитке, она крикнула:
«Я буду болеть за Борда!»
По пути домой меня раздирали самые противоречивые чувства. Стыд за вчерашние признания в кафе, злость на саму себя за то, что меня так легко вывести из равновесия, благодарность за кофе с пирогом и за то, что в такой день мне повстречался человек,