– А ты что скажешь, Домаш? – повернулся к побратиму Василий.
– Я согласен с Потаней, – коротко ответил молчаливый Домаш.
– Тогда идем на снем, други, – решительно произнес Василий и первым поднялся со стула.
Имовитые торговцы кораблями и корабельными снастями были не столько удивлены, сколько поражены, увидев в закругленном дверном проеме Василия в белой рубахе с пурпурным оплечьем, в заломленной собольей шапке с парчовым верхом, и четверых его дружков-побратимов, из которых лишь Потаня был одет довольно скромно. Остальные красовались в багряных портах, в разноцветных рубахах из бебряни – заморской тонкой ткани – и сафьяновых сапогах.
Расталкивая слуг, Василий и его свита приблизились к длинному столу, за которым восседали три десятка бородатых и безбородых мужей-новгородцев – вся Никольская братчина.
Притвор церкви Святого Николы издавна служил купцам местом для их сборищ. Здесь они решали свои насущные вопросы, но перед тем сначала всегда было пиршество: на сытый желудок и голова мыслит лучше. Так было и в этот день.
Василий с легкой усмешкой окинул взором белую скатерть стола, уставленную снедью. На серебряных блюдах громоздились бараньи бока, нежно розовели молочные поросята, отливали золотом острые спины осетров и стерляди. Дышали теплом пироги с мясом и рыбой, с грибами, яблоками, морковью… Сладко пахли варенные в меду овощи. Тут и там возвышались маленькие бочонки с черной икрой, узкогорлые сосуды с вином, крутобокие бражницы и медовухи.
– Поклон именитому собранию! – Василий слегка поклонился, сняв шапку и приложив руку к груди. – Кажись, мы пришли вовремя. Однако по вашим лицам, братья-купцы, я вижу – не рады вы мне. – Василий сделал удивленное лицо.
– Не брат ты нам, – отозвался со своего места старейшина братчины купец Яков Селиваныч, седой как лунь старик. – Проваливай отсель! Не звали мы тебя!
– Отец мой покойный сорок лет в братчине вашей состоял, – сдвинув брови, промолвил Василий. – Коль забыли вы, отцы, так я вам о том напомню. По уставу вашему я, как наследник отца своего, его место средь вас занимать должен.
– Давно помер родитель твой, Васенька, – мягким голоском заговорил помошник старейшины корабельщик Гремислав. – С той поры устав наш поменялся. Теперь не родство важно, а мнение большинства. Большинство же из нас не хотят тебя видеть в нашей братчине. Сам ты виноват, братец. Обильно ты посеял в свое время семена неприязни к себе, и вот взошли те семена!
– Я готов заплатить серебром всем и каждому! – вызывающе воскликнул Василий.
Среди купцов прокатился смех.
– Иль бедны мы, по-твоему? – прозвучал чей-то насмешливый голос.
– Лучше купи ума на свое серебро! – пробасил кто-то с дальнего конца стола.
– Да и что ты можешь, кроме как чужих жен соблазнять? – язвительно выкрикнул купец Нифонт.
У Василия сжались кулаки.
– А ты выдь-ка сюда, крикун,