Андрей машинально свернул карту и уложил в ранец: «Стоит ли ворошить прошлое… Там уже никого нет. А что ж прикажешь: жить, как зверь, одним днем?»
Сердце капитана заныло, когда он бросил взгляд на забрызганный морской водой, выгоревший добела кусок парусины. Джессика… Разве он мог подумать, допустить то, что теперь открылось. Всё, что он узнал, казалось ему сном: наполовину кошмар, наполовину комедия-буфф. И он в ней был главным обманутым действующим лицом и смотрел на всё это, балансируя на проволоке смерти, застигнутый врасплох предательством своей же любви. Ныне, после всех выяснений и ссор, он не чувствовал боли, он не чувствовал ничего, кроме горького осадка. Волнения улеглись. Душа умерла.
Глава 2
«Хуже дурака может быть только старый дурак»,– капитан в сердцах сплюнул за борт, сменил Тимофея на веслах. Над изумрудной зеленью берега, над склонами среди зарослей, превращенных птицами в музыкальные шкатулки, и над дикими голыми пиками гор плыли айсберги облаков, несущих на хребтах сокровищницу света нарождающегося дня.
Тяжелые весла отдались знакомой болью в стертых до кровяных волдырей ладонях. Тараканов по-товарищески подмигнул сменщику и пробрался ближе к корме, где находился лежак. Единственным желанием его было всецело отдаться сну. Андрей уныло проводил Тимофея взглядом. Свежо пахло морем, попавшим в зеленые сети леса со всей своей рыбой, со своими звездами, своими кораллами, глубинами и течениями…
Ритмично опуская лопасти весел в зелено-синее стекло воды, Андрей предался отупляющему, монотонному состоянию надсады: и – раз… и – раз… и – раз… и – раз…
Местами там, где не чернели тени брюхатых облаков, вода еще отражала бледное звездное небо. Временами мимо шлюпа проплывали странные, доселе не виданные Преображенским обрывки красных и желтых водорослей, ветки деревьев с зелеными оспинами листьев и еще какая-то невнятная мелочь. Вода плескалась